Отметим еще одну сторону проблемы. Некоторые тексты отчетливо неравномерны по качеству. Пока автор описывает то, что он умеет и хорошо знает (например, альпинизм), — все великолепно, замечательно и приятно. Энергия бьет изо всех щелей. Но едва автор ударяется в область, которую считает нужным показать, а как это сделать, не представляет (в том романе под раздачу угодила Шамбала) — текст скисает и сдыхает на глазах. Куда-то пропадают точные слова, построение фраз делается путанным, автор обретает внезапное косноязычие.
В конце концов, если и впрямь высшие силы ниспослали тебе свою благодать, неужели бы они не озаботились вручить средства для ее распространения? Например, вдохновение и литературный (художественный) талант? Если же Бог не дал тебе мегафона, то, может быть, и прозрение твое не того свойства, о котором стоит кричать на площади? Положительный пример — картины Рериха, книги Подводного. Отрицательный — книги Норбекова.
Выводы наши по форме произведений будут следующими.
• Форма не должна мешать воспринимать суть.
• Форма произведения должна обеспечивать непрерывный поток энергии к читателю.
Вид энергии при этом не так важен. Перумова читают на ура. Хотите, подобно ему, построить энергетику романа на поглаживании подростков по шерстке комплексов? Воля ваша, но помните, что на некоторых людей даже эротический массаж нагоняет всего лишь зевоту.
• Наконец, форма произведения должна быть такой, чтобы у автора достало сил наполнить ее содержимым.
Поздравим друг друга: мы одолели целых две части. В итоге мы обрели набор критериев для оценки формы и содержания произведений. Набор достаточно универсальный: можно судить и книги, и фильмы, и пьесы, и картины, и компьютерные игры, и так далее, и тому подобное. Айда точить сверкающую шашку и заполнять таблицы?
Японские мастера икебаны используют пятьдесят одно правило составления букета. Пятьдесят из них регламентируют наклон веток, используемые ножницы, применяемую посуду, лучшее время для срезания зелени и так далее и тому подобное. Пятьдесят первое правило звучит так: «Ум и сердце художника не должны быть скованы предыдущими правилами».
Но если верить не правилам, то чему же?
Вспомним, чем произведение может зацепить:
а) содержанием;
б) формой, даже когда содержание известно заранее. Например, предложен вариант стандартного сюжета — но интересно посмотреть, как справился данный конкретный автор;
в) резонансом с мыслями читателя.
С содержанием все кажется ясным. Класс А — высший класс. Если есть содержание — да еще новое, да еще интересное — форму вряд ли запомнят. Красивой женщине идет любая одежда. К обсуждению содержания мы еще вернемся, а пока поговорим о текстах, смысла в которых мы не находим: либо его там нет вовсе, либо автор очень уж хорошо его спрятал. Это — классы Б и В.
Именно сюда относятся феномены массовой культуры: голливудские фильмы и сентиментальные романы. Несмотря на критику, фильмы будут смотреть, а сентиментальные романы читать. Голливуд — мастер форм. Даже при абсолютной пустоте сюжета мир-формочка, созданный исключительно для антуража, в Голливуде делается с таким профессионализмом, что становится интересным сам по себе. Отсюда — замечания некоторых людей, что-де: «Ролик о том, как снимался „Властелин Колец”, интереснее самого фильма».
Сентиментальные романы я намеренно не назвал женскими. Мужчины тоже испытывают чувства. Только другие. Большинство «бандитских» романов, построенных на излишнем смаковании чувств победы, смелости, ярости, — тот же примитивный уровень, что и бесконечная слезогонка «Санта-Барбары». В конце-то концов, кому не хватает слез в жизни — пусть проплачется. Кому не хватает бычьего рева — пусть прокричится.
Приведу здесь еще одно рассуждение по мотивам китайских стратагем. Слово «тактика» заменяю на «форма», слово «стратегия» — на «суть» или «содержание».
1. Если форма хороша, а содержание плохо, отдельные страницы будут читаться, но произведение будет забыто вскоре после прочтения.
Пусть автор печатает подобное за свой счет: быстрее научится задавать главный вопрос. («Ну и зачем я потратил столько денег на публикацию? Оно мне надо? Оно вообще кому-нибудь надо?»)
К сожалению, помимо графоманства, в данную категорию попадают шедевры другого мира, которые в нашем — непонятны по содержанию. О подобном честные рецензенты говорят: «Неплохо, но не мое. Неактуально, несвоевременно, неуместно». Нечестные же изобретают всяческие придирки к добротно проработанному произведению. Пример: Лев Толстой, «Анна Каренина». Мучился автор, слова подбирал — а теперь это все мимо кассы, и не потому, что плохое. Просто мир изменился: другие законы, другие понятия, другой язык их описывает, другие смыслы стоят за теми же самыми словами.
2. Если форма плоха, а содержание хорошо, произведение будет читаться с трудом, но запомнится надолго и может даже оставить след в душе.
Такое следует издавать в любом случае. Форма — дело наживное, форме можно научиться. На худой конец попросить знакомого, пусть медведей дорисует. И печатать. Пусть автор получит по рогам от критиков и читателей, пусть хлебнет обратной связи. Быстрее вверх пойдет.
3. Если форма плоха и содержание плохо, произведение даже не будет дочитано до конца.
4. Если хороши форма и содержание, произведение изменит жизнь читающего.
А теперь главное. Бонус-трек, о котором я намеренно не упоминал в начале рассуждения. Приз добравшимся до конца.
Даже если в тексте содержание есть — этого недостаточно, чтобы произведение стало шедевром.
Наличие содержания — только повод оценить наконец это самое содержание. Тут мы выходим напрямую на жизненные установки автора и читателя, на их соответствие или несоответствие; на готовность автора и читателя отстаивать свои взгляды. Как уже не раз говорилось, при большом различии жизненных позиций читателя и автора — ни понимания, ни резонанса достигнуто не будет. Даже если автор четко и ясно представляет, что он хочет сказать; даже если автор в деталях проработал композицию, если он отыскал точные слова, меткие фразы, говорит на простом и понятном читателю языке…
Кстати, а о чем он, собственно, говорит?
Вот обойма как будто бы топовых романов: Лукьяненко с «Дозорами»; Кирилл Еськов и его «Последний кольценосец»; Лазарчук с трилогией «Все, способные держать оружие»; Успенский и тот же Лазарчук с «Посмотри в глаза чудовищ»… Следом за ними тонкой струйкой Ниэнна с «Черной Книгой Арды», а уж затем плотные тучи, ровные квадраты легионов: «Алмазный меч, деревянный меч» и некромансерская сага Перумова; всевозможные Галактические Патрули, Императоры и прочая, прочая, прочая… Когорты крепких, хорошо проработанных героев. Остроумные диалоги. Занятные многоходовые интриги. Живописные картины мира. Захватывающие дух боевые сцены. Великолепно! Восхитительно!
И все это утверждает сравнительно небольшой набор базовых принципов:
«Знание подобно консерве в банке; банку надлежит вскрыть, а рыбку — съесть».
«Сила решает все».
«Нет Тьмы и Света, есть только равновесие двух Сил, ни одна из которых не лучше другой».
«Да и Свет на самом деле вовсе не Свет, а так, фигня какая-то…»
Страшно становится, когда умный и тонкий автор, владеющий слогом, имеющий под рукой бездну нужной информации, чтобы сделать мир подробным, почти реальным — со старанием, апломбом классика, небрежным изяществом столичного мастера, — доказывает пустоту и отстаивает тьму и смерть.
Я пока что на другом берегу Стикса. У Лукьяненко я еще помню «Рыцарей Сорока Островов». У Лазарчука — «Опоздавших к лету». Я приветствую и поддерживаю тексты жизнеутверждающие, миры, в которых хочется жить, а не смаковать смерть — пусть даже самую разгеройскую.
Причина засилья «слезогонки» проста: вниз под горку тележка катится сама. Тем легче большинству авторов, что сами они не испытывали и половины того, через что проводят героев. А потому с легкой душой ломают и калечат свои воплощения — в основном лишь для того, чтобы придать главгерою священное право «пытать палачей и предавать предателей» (цитата из «Трудно быть богом», А&Б.С.) — да и малость попаразитировать на инстинктах сострадания и взаимопомощи.