Я никогда не говорила ему, какие страдания испытываю, слушая музыку Вагнера, наблюдая, как он ест в постели жареные колбаски, или терпя то, что он называл любовной прелюдией — жалкие неумелые прикосновения к моим половым органам, сопровождаемые вопросом о том, возбуждает ли это меня. Да, Пауль, да, сделай так еще раз, о, как чудесно… Остановись, пожалуйста, дай мне подумать о Коэне. Я закрываю глаза и вижу его перед собой.
You call it love, I call it room-service[5].
Оргазм рождается в голове, однако ты никогда не поймешь этого, потому что слишком много болтаешь. Давай быстрее, Пауль, всунь свой член и подумай о сестре, а потом скатись с меня, ты слишком тяжелый, и у тебя дряблая от загара кожа. А моя кожа бледная, она белая и холодная, как снег, и гладкая, как мое стеклянное сердце.
О, мне так жаль, Фея. Ничего, дорогой, все в порядке. В этот раз я почти не думал о Короле, ты заметила? Да, конечно, ты был… активнее, жестче, Пауль. Мой психотерапевт считает, что я должен разговаривать с тобой во время занятий сексом, это поможет мне отвлечься от мыслей о сестре. Тебе было приятно? Я сумел возбудить тебя? Это было невероятно, Пауль, разве ты не чувствуешь, как я теку?
Если бы энергия той лжи, которую произносят женщины во время половых сношений, соединилась во Вселенной, произошел бы мощнейший взрыв. Земля содрогнулась бы, и на небе появилась бы огненная надпись: «Оральная стимуляция полового члена — не удовольствие, а рвотное средство». Чтобы заставить Пауля прекратить плакать и перевести разговор на тему о деньгах, я сказала ему, что беременна. Он действительно сразу же перестал всхлипывать и взглянул на меня своими карими, как у испуганной лани, глазами, которые всегда были слегка влажными.
— О Боже! — промолвил он.
Пауль часто поминал Бога. Он воспитывался в католической вере, и ему было свойственно обостренное чувство вины. Пауль не мог отделаться от него, даже став в зрелом возрасте атеистом. Без этого чувства он был бы заурядным сиротой, посредственным музыкальным критиком, мужчиной со скудной растительностью на теле и заискивающим собачьим взглядом, неинтересным чудаком и любовником, от которого хочется бежать на край света. Психотерапевт наверняка не сказал ему, что в его ненависти к властному, склонному к тирании отцу и в подростковом половом влечении к красивой сестре нет ничего особенного.
Пауль упивался своим чувством вины, ощущая себя трагическим героем одной из опер Вагнера. Его жизненной программой не предусматривались беременные женщины, поэтому он сразу занервничал и схватил бутылку виски. Он пил ирландское виски, не разбавляя его водой и не добавляя льда. Алкоголь оказывал на Пауля поэтапное воздействие, на последнем этапе он впадал в меланхолию, после чего крепко засыпал и храпел во сне.
Я сказала Паулю, что не желаю даже думать об аборте. То, что я сделала в Мюнхене, осталось далеко в прошлом. Я не жалела о своем поступке. Это было лучше, чем родить ребенка от мошенника Геральда. С тех пор я принимала меры предосторожности, чтобы не повторять ошибок и не испытывать больше душевной и физической боли. Однако Пауль ничего об этом не знал. Презервативы и спирали не вписывались в круг его эротических фантазий.
— Мы должны пожениться.
— Нет, — сказала я и, взяв его лысую, вспотевшую от страха голову с заплаканным лицом в свои руки, стала гипнотизировать его. — Ты еще не готов к такому шагу, Пауль, это наверняка подтвердит и твой психотерапевт. Мы найдем другое решение.
— Твой отец убьет нас.
Мой отец был при смерти. И Клара уже устала смотреть на то, как он медленно умирает. Любовь тоже может умереть, правда, чаще всего она совершает самоубийство, однако в данном случае любовь постепенно чахла, и Клара страдала от этого и пыталась вернуть ее к жизни, потому что по своей натуре была борцом.
— Мне нужно переехать в другой город, Пауль, где я и наш ребенок могли бы спокойно жить, ничего не опасаясь.
Такому, как Пауль, до смешного просто внушить чувство вины. Я почти испытывала стыд оттого, что он верил каждому моему слову. С другой стороны, импровизация о беременности казалась мне гениальной. Ко всем многочисленным страхам Пауля добавились еще страх перед гневом моего мнимого отца и ужас перед женщиной с большим животом и орущим ребенком, которого нельзя будет выключить, как стереосистему. Даже то, что Пауль завел пять контейнеров для разных видов мусора, который можно быстро утилизировать, не причинив вреда экологии, и среди которого нашлось бы место и для использованных памперсов, не было аргументом в пользу ребенка.