Борисов слушал теперь полковника с нарастающим интересом.
«Да, он не просто болтает, он учит меня правилам игры. Но для чего? Какая ему выгода? Может, действительно не хочет лишних потерь? Как будто искренне говорит. Я же ему не соперник в конце концов». Борисов еще в самолете думал о том, что на войне не должно быть интриг, столь привычных в мирное время в любой части. Не должно быть и доносительства. В Кабуле Карпенко его разочаровал, но одновременно и обнадежил: «Володька, розовые слюни не распускай. Тут особистов прорва, более злые и жадные они, чем в Союзе. Всех берут на карандаш. И сук у них неограниченное количество, сам понимаешь: солдатик, чтобы отсидеться в тылу, готов на все — любого своего продаст, а уж нас, офицеров, и подавно, даже с удовольствием. Но там, в деле, тебе будет легче, чем нам тут. Даже на базах особисты обсираются, хотя земля как будто не ничейная: не одного после обстрела духов нашли обработанного, как выяснилось, не миной или ракетой, а — гранатой. Но все равно помни: у нас тут каждый себе на уме, тут карьеры делаются быстро, все торопятся. Тем более теперь… не спрашивай, что и как».
«Что и как» было выводом армии из этой страны. Борисов пристально посмотрел на полковника, как бы в последний раз определяя, можно ли доверять новому командиру:
— Я понял, кажется, понял. Но что, товарищ… Василий Степанович, неужели мы действительно уйдем? Неужели проиграем войну? Я не могу в это поверить. И кому? Этим чуркам! Что же, девять лет коту под хвост? А все погибшие?
Борисов увидел отеческую улыбку на лице Осокина, открытую, теплую — и окончательно поверил в искренность полковника. Тот подошел, положил ему руку на плечо и сказал, глядя сверху вниз, будто он, коротышка, был на самом деле выше атлетического Борисова:
— Не горячись. По моему разумению — и не только по моему — даже если мы уйдем, то это будет лишь стратегическим отступлением. Как бы то ни было, севера страны мы американцам не отдадим. В худшем случае будет Северный и Южный Афганистан, как есть Северная и Южная Корея, Южный и Северный Йемен, как был Северный и Южный Вьетнам. Но кто знает, что еще выкинут гласность и перестройка. Нужно быть готовым ко всему. И вот еще что: вижу, ты действительно боевой офицер, штабы и руткна тебя еще не съели. Здесь легко можешь говорить, что хочешь, от души, но не перед всеми. Я тебе после скажу, кого из продажных мерзавцев мы выявили. Однако сам понимаешь, невыявленные наверняка есть, а у нас многие ведут себя так, будто будущего не существует, в особенности наши десантники, вертолетчики, саперы, ну и — спецназовцы. Вот ты видишь себя с моими звездочками, но это — сегодня. А когда пойдет настоящая работа, тогда появится соблазн жить так, будто завтрашнего дня не существует. Логика в этом есть: для чего думать о карьере, о партийном билете, если… М-да, только логика эта поверхностная. У меня один приятель жил так, хорошо воевал, целым вернулся — так ему долго, очень долго со всеми его орденами звездочек ждать, и не видеть ему академии как своих ушей.
Старший лейтенант ответил, нажимая на каждый слог:
— Спасибо, Василий Степанович, я не забуду ваших советов. Спасибо. — И рассмеялся: — А правда ведь, авось и убьют.
Полковник тоже рассмеялся, но в смехе было недоверие к случаю и к добру на земле:
— Вот именно. К тому же ты должен знать, что пока в части парторг — я. Чего рот раскрыл? Нашего парторга убили в засаде, скоро пришлют нового. Хороший был, в общем, человек, только ходил в полный рост, не буду, мол, черножопым кланяться. Вот и подставил голову под снайперскую пулю. Да и ходил он весь чистенький, блестящий… кстати, смени кокарду, яркую чересчур с металлическим мужественным блеском — на полевую, зелененькую, незаметненькую. И значки свои сними. Можешь вообще снять все знаки отличия… Что, что так уставился? В горах один закон — обеспечить себе максимум безопасности. А зачем тебе в горах погоны, кокарды, эполеты, лампасы, просветы, звездочки, эмблемы, канты, нашивки? Тебе ребята все скажут. Теперь о работе. Ночью полетит на задание группа на двух «пчелах», значит шестнадцать человек. Один — выбыл, простудил себе легкие. Надрался, наверное, сволочь, на задании, лег спать как попало, а горы, помнишь у Высоцкого, никого не щадят, только и ждут малейшей оплошности. В общем, освободилось место для тебя, старший лейтенант. Им по дороге будет. Они тебя спустят в нужном месте. Предупреждаю, по канату придется тебе ползти вниз не меньше пятнадцати метров в полной темноте. Тебя будут ждать ребята из твоей группы. Пароль: «Кенгуру побежали». Твой ответ: «Они дерутся». Это не я придумал, а старший сержант Сторонков. С ребятами тебе, старший лейтенант, повезло. Все — старослужащие. Видишь, опять не следую уставу. Но что поделаешь: когда идут и салаги и старики, потери всегда большие. Старослужащие посылают молодняк в самые опасные места. У них своя логика: мол, нам уже долго везет, до демобилизации чуток остался, нечего играть с судьбой, а вам, молодым, даже неизвестно, везет в жизни или не везет. Вот вы и попробуйте, а мы поглядим. С этим бороться нет никакой возможности. Вот я и решил пойти в обход. Взял остатки разных групп и объединил их так, чтобы каждая восьмерка (столько человек, как ты должен знать, помещается со всем барахлом в один МИ-8, «пчелку», значит) была приблизительно одного призыва. Нет тебе молодых, нет чугунков, одни старики. Одна твоя восьмерка полтора года работает, вторая — год и два месяца. Все они прошли огонь, воду и медные трубы. Все — профессионалы. Все — потеряли многих своих друзей. Тебе придется выполнять трудную задачу: учась у них, командовать ими. А ребята эти — народ сложный, со своей особой философией, мировоззрением, мироощущением. У них интеллигенция правит, заматеревшая интеллигенция, одной восьмеркой Сторонков, другой — сержант Бодрюк. Прапорщиков я стараюсь давать группам, в которых много молодых. Задание твое простое. Вот посмотри на карту: из этого ущелья должен выйти караван духов, во всяком случае это стало известно хадовцам, но, во-первых, никогда неизвестно, на кого эти засранцы работают, во-вторых, точных сроков никогда не бывает… Караван может пройти тридцать километров за день, может пройти те же тридцать километров за десять дней. И дело не в том, что командиры духов хитрые мужики, у хитрости своя логика и ее можно разгадать, а в том, что они сами не знают, что будут делать не то что через день и, тем более, через неделю, но и через час. Полный бардак у них, похлеще, чем у нас. Караван может внезапно остановиться отдохнуть на несколько дней, может внезапно свернуть с маршрута, чтобы поторговать, на него, наконец, могут напасть другие духи. А ты сиди и жди. Караван может даже изменить маршрут, выбрать более трудный и опасный, такой, где и мулам трудно пройти. Так что придется наверняка долго ждать, можно и не дождаться, а продовольствия и в особенности воды — мало, в обрез. Вот и собирай росу, глотай свой пот. Но, повторяю, ребята у тебя будут первоклассные, только нужно ничему не удивляться, многое терпеть. И — нервы, нервы, нервы. Не один офицер упал с кручи, не у одного нашли дырку в затылке. Вопросы есть?