Быть рабом самого себя – тяжелейшее рабство.[1847]
Добродетель найти трудно, требуется и наставник и руководитель; а порокам живо выучиваются без всякого учителя.[1848]
Если я и бываю доверчив, то только до известной степени и принимаю лишь те маленькие выдумки, за которые бьют по губам, а не вырывают глаза.[1849]
Люди растрачивают всю свою жизнь, чтобы достать то, что им будто бы нужно для жизни.[1850]
Изящно возразил мудрый [Гай] Лелий какому-то человеку, сказавшему: «В мои шестьдесят лет…» – «Скажи лучше „не мои шестьдесят“». Привычка исчислять утраченные нами годы мешает нам понять, что суть жизни – в ее неуловимости, а удел времени – всегда оставаться не нашим.[1851]
Покамест все идет как обычно, грандиозность происходящего скрадывается привычкой. Так уж мы устроены, что повседневное, будь оно даже достойно всяческого восхищения, нас мало трогает. (…) У солнца нет зрителей, пока оно не затмится. (…) Настолько больше свойственно нам от природы восхищаться новым, нежели великим.[1852]
Кто думает, будто природа может делать лишь то, что она делает часто, тот сильно недооценивает ее возможности.[1853]
Люди грядущего поколения будут знать многое, неизвестное нам, и многое останется неизвестным для тех, кто будет жить, когда изгладится всякая память о нас. Мир не стоит ломаного гроша, если в нем когда-нибудь не останется ничего непонятного.[1854]
И ты удивляешься, что мудрость до сих пор еще не исполнила своего предназначения! Даже испорченность – и та еще не показала себя целиком; она только-только выходит на свет. А ведь ей мы отдаем все свои силы.[1855]
Победа без риска – победа без славы[1856]
Для самопознания необходимо испытание: никто не узнает, что он может, если не попробует.[1857]
Всякий, кто кажется избежавшим зла, просто его еще не дождался.[1858]
От голода умирают тихо и спокойно, от обжорства с треском лопаются.[1859]
Самая крепкая часть тела – та, которой чаще всего пользуются.[1860]
«Но как же все-таки бог допускает, чтобы с добрыми людьми случались несчастья?» – А он не допускает. Он ограждает их от всех несчастий: от преступлений и гнусностей, от нечистых помышлений и корыстных замыслов, от слепого вожделения и от алчности, покушающейся на чужое добро. Он блюдет и защищает их самих: неужели кто-то станет требовать от бога еще и того, чтобы он охранял поклажу добрых людей?[1861]
Презирайте бедность: никто не бывает при жизни так беден, как был при рождении. Презирайте боль: она уйдет от вас, либо вы от нее уйдете.[1862]
Короткую жизнь мы не получаем, а делаем ее такой; мы не бедны, а расточительны.[1863]
Нет человека, желающего разделить с другими деньги, а скольким раздает каждый свою жизнь![1864]
Марк Цицерон (…) ни в счастье не был спокоен, ни в несчастье – терпелив.[1865]
Каждый торопит свою жизнь и страдает от тоски по будущему и отвращения к настоящему.[1866]
Время твоей жизни (…) движется беззвучно, ничем не выдавая быстроты своего бега.[1867]
Есть ли на свете кто-нибудь глупее людей, которые хвастаются своей мудрой предусмотрительностью? (…) За счет своей жизни они устраивают свою жизнь, чтобы она стала лучше.[1868]
Откладывать что-то на будущее – худший способ проматывать жизнь: (…) вы отдаете настоящее в обмен на обещание будущего.[1869]
Грядущее неведомо; живи сейчас![1870]
Самая короткая жизнь – у занятых людей.[1871]
Души занятых людей, словно волы, впряженные в ярмо, не могут ни повернуть, ни оглянуться.[1872]
Один из (…) любителей наслаждений, (…) после того как его на руках вынесли из бани и усадили в кресло, спросил: «Я уже сижу?» Ты полагаешь, что человек, не знающий, сидит ли он, в состоянии уразуметь, живет ли он?[1873]
Если только у мертвых сохраняется какое-то чувство, [Гай Калигула] ужасно злится, что он умер, а римский народ все еще живет.[1874]
Некоторые болезни следует лечить, не рассказывая о них больному. Многие умерли оттого, что узнали, чем больны.[1875]
[Людей], через тысячу унижений достигших высочайших почестей, тревожит ужасная мысль, что они страдали всего лишь ради надгробной надписи.[1876]
Гнусен тот, кто, утомленный скорее жизнью, чем трудом, умирает при исполнении служебных обязанностей.[1877]
Большинство людей (…) жаждут работать дольше, чем могут, (…) и сама старость лишь оттого им в тягость, что не позволяет работать.[1878]
Гай Туранний, (…) когда более чем в девяностолетнем возрасте (…) получил (…) освобождение от должности прокуратора, попросил, чтобы его положили на кровать и чтобы стоящие вокруг домочадцы причитали, словно над покойником. (…) Неужели так приятно умереть занятым человеком?[1879]