Добровольно решиться на отдых людям труднее, чем заслужить его по закону.[1880]
Гераклит всякий раз, как выходил на люди, плакал, а Демокрит смеялся: одному все, что мы делаем, казалось жалким, а другому – нелепым.[1881]
Мысль о боли мучит нас не меньше самой боли.[1882]
Как мы относимся к детям, так мудрец относится ко всем людям, ибо они не выходят из детства ни к зрелости, ни до седых волос, ни когда и седых волос уже не останется.[1883]
Если нас очень огорчает чье-то презрение, значит, нам особенно приятно было бы уважение именно этого человека.[1884]
Вступая в препирательство с кем-то, мы признаем его своим противником, а следовательно, равным себе, даже если мы и победим в стычке.[1885]
Один и тот же рассказ может рассмешить нас, если нас двое, и возмутить, если его слышит много народу; мы не позволяем другим заикнуться о том, о чем сами говорим постоянно.[1886]
Чем больше человек склонен обижать других, тем хуже он сам переносит обиды.[1887]
Отвоюй себя для себя самого.[1888]
Смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, – ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежит смерти.[1889]
Все у нас чужое, лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владенье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает.[1890]
Все меня прощают, никто не помогает.[1891]
Кто везде – тот нигде. Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев множество, а друзей нет.[1892]
Ничто так не вредит здоровью, как частая смена лекарств.[1893]
Если не можешь прочесть все, что имеешь, имей столько, сколько прочтешь, – и довольно.[1894]
Во всем старайся разобраться вместе с другом, но прежде разберись в нем самом.[1895]
Нередко учат обману тем, что обмана боятся, и подозрениями дают право быть вероломным.[1896]
Порок – и верить всем, и никому не верить, только (…) первый порок благороднее, второй – безопаснее.[1897]
Некоторые до того забились во тьму, что неясно видят все освещенное.[1898]
Нас чтут как стариков, хотя в нас живут пороки мальчишек, и не только мальчишек, но и младенцев; ведь младенцы боятся вещей пустяшных, мальчишки – мнимых, а мы – и того и другого.[1899]
Никакое зло не велико, если оно последнее. Пришла к тебе смерть? Она была бы страшна, если бы могла оставаться с тобою, она же или не явится, или скоро будет позади, никак не иначе.[1900]
Спокойная жизнь – не для тех, кто слишком много думает о ее продлении.[1901]
Кто презирает собственную жизнь, тот стал хозяином твоей.[1902]
Гнев рабов погубил не меньше людей, чем царский гнев.[1903]
Само имя философии вызывает достаточно ненависти.[1904]
Будем делать все, чтобы жить лучше, чем толпа, а не наперекор толпе, иначе мы отпугнем от себя и обратим в бегство тех, кого хотим исправить.[1905]
Пусть вошедший в наш дом дивится нам, а не нашей посуде. Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной.[1906]
Слаб духом тот, кому богатство не по силам.[1907]
Одна цепь связывает стража и пленного.[1908]
Нас мучит и будущее, и прошедшее. (…) Никто не бывает несчастен только от нынешних причин.[1909]
Некоторых больных надо поздравлять и с тем, что они почувствовали себя больными.[1910]
Любое благо нам не на радость, если мы обладаем им в одиночку.[1911]
Долог путь наставлений, краток и убедителен путь примеров.[1912]
Нельзя уподобляться злым оттого, что их много, нельзя ненавидеть многих оттого, что им не уподобляешься.[1913]
Люди учатся, обучая. [Отсюда пословица: «Уча, учимся».][1914]
«Но ради чего я учился?» – Нечего бояться, что труд твой пропал даром: ты учился для себя самого.[1915]
Фортуна не сбивает с пути – она опрокидывает и кидает на скалы.[1916]
Как много поэты говорят такого, что или сказано, или должно быть сказано философами![1917]
Художнику приятней писать картину, чем ее окончить. (…) Пока он писал, его радовало само искусство. Отрочество наших детей щедрее плодами, но их младенчество нам милее.[1918]
Кто завел друга, чтобы тот выручил из цепей, тот покинет его, едва загремят оковы.[1919]
Люди (…) шепотом возносят (…) богам постыднейшие мольбы.[1920]
Живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди.[1921]
Некоторых больше всего и надо опасаться, когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд. Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала кровь.[1922]
Нам нужен кто-нибудь, по чьему образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь только по линейке.[1923]