Последний же дождь сезона по злой иронии судьбы омрачает жизнь сотрудникам советского посольства, ибо имеет обыкновение проливаться на землю 7 ноября. И они с надеждой смотрят на небо, ломая голову над решением той же проблемы: где следует принимать сотни приглашенных на прием гостей? В Дакаре по этому поводу даже шутят, говоря, что «ивернаж» — так называют здесь жаркий и дождливый сезон года — «открывает» французское посольство и «закрывает» — советское.
Надо сказать, что радость и облегчение после утомительного сухого сезона приносят лишь первые ливни. С их приходом устанавливается в Дакаре настолько влажная и жаркая духота, что даже привычные ко всему местные жители стараются меньше двигаться и экономно расходовать силы. Пропитанный испарениями воздух недвижим, учащенное дыхание поверхностно, а сердце при малейшем напряжении, кажется, готово выскочить из груди.
На время «ивернажа» все, кто может себе это позволить, стараются уехать подальше: в Европу, Северную Африку или на Канарские острова. Закрываются многие магазины, парикмахерские и мелкие предприятия. В учреждениях, которые продолжают функционировать, меняется распорядок дня: работа начинается рано утром и заканчивается к 13–14 часам дня. Редеют потоки машин на улицах, ритм жизни замедляется, и кажется, будто город впал в спячку.
Зато оживляется бесчисленная африканская нечисть: комары и тараканы, мухи и термиты, песчаные блохи и очень маленькие черные жучки, распространяющие ужасающую вонь, если их ненароком раздавишь. Спасения от этих насекомых нет: часть из них ухитряется попасть даже в холодильник. Иной раз за день изведешь несколько флаконов аэрозолей против насекомых, а потом обнаруживаешь тараканов у себя под подушкой, а комаров в наглухо закрытом помещении.
Об этой изнурительной войне Альберт Швейцер в свое время писал: «О, сколько сил приходится затрачивать в Африке на борьбу с ползучими насекомыми! Сколько времени приходится терять на меры предосторожности! И какое бессильное отчаяние охватывает тебя, когда видишь, что они тебя еще раз перехитрили!».
С той поры условия жизни в Африке, а тем более в крупных городах, неузнаваемо изменились. Человек вооружился, если верить рекламным этикеткам, «самыми эффективными» средствами борьбы с насекомыми всех видов. Но, как и у А. Швейцера в габонских джунглях, у людей не раз опускались руки перед ними.
С наступлением дождливого сезона саванна преображается. Еще вчера опаленная солнцем, пыльная, покрытая ломкой, как солома, травой, она чуть ли не за день — два покрывается изумрудным ковром из свежей и сочной растительности. Попав в эту пору в саванну, с особой силой ощущаешь всюду пробуждение жизни и не устаешь восхищаться ее бесконечным многообразием.
Земля и воздух пропитываются влагой. Вечерами можно очутиться под дождем при безоблачном небе. Мельчайшая водяная пыль кисеей опускается на землю, в то время как небосвод усыпан крупными южными звездами. Дело в том, что даже незначительного понижения температуры после захода солнца здесь достаточно для конденсации влаги, которой перенасыщен воздух.
Проходят недели, месяцы, и в пропитанном испарениями неподвижном воздухе начинают ощущаться первые струи ветерка. Скапливающиеся в небе тучи по-прежнему полыхают зарницами, доносятся глухие раскаты грома, но ливни проливаются все реже. Возвращается сухой сезон.
Под лучами солнца и от жаркого дыхания «харматтана» быстро испаряется накопившаяся в почве влага. Растительность приобретает желто-оранжевую окраску, а деревья, готовясь к длительной засухе, спешат сбросить листву. Шуршащим ковром она устилает землю. И вновь саванна преображается, превращаясь в пороховой погреб, где достаточно одной искры, чтобы все вокруг вспыхнуло.
Пожары в иссушенной зноем саванне — это зрелище, которое столь же трудно описать, как и забыть. Вряд ли можно еще где-нибудь увидеть более жуткую картину неукротимого, дикого буйства огня. С глухим, каким-то утробным гулом, переходящим в оглушительный рев, катит сплошной стеной огненный вал, достигающий десяти метров в высоту. В считанные мгновения обращает он в черную, дымящуюся гарью пустыню десятки и сотни гектаров земли.
Охваченное смертельным ужасом, все живое спасается бегством, не разбирая дороги, позабыв о видовых различиях и соперничестве. Антилопы и кабаны несутся рядом с гепардами, зайцы скачут вместе с каракалами. Множество животных, особенно мелких, гибнет в огне, не успев вырваться из зоны пожара.
Остановить огненный вал невозможно, бороться с ним — бессмысленно. Трудно даже представить себе, что всепожирающее пламя может иссякнуть. Пожар чаще всего гаснет только тогда, когда изменивший направление ветер погонит огненный вал в обратную сторону, на уже выжженную землю.
Участки саванны, по которым промчался пожар, производят удручающее впечатление. Своей полной безжизненностью, обугленными головешками на пепельно-серой земле, оставшимися от сгоревших деревьев, они напоминают фантастический инопланетный пейзаж. Сама мысль, что жизнь здесь может когда-нибудь возродиться, представляется сплошной химерой. Но, такова уж всепобеждающая сила африканской природы, стоит только первым тропическим ливням оросить почву, как саванна вновь зазеленеет. Наблюдая из года в год эти чудесные превращения, всякий раз вспоминаешь легенду о птице Феникс и задаешь себе вопрос: не здесь ли она родилась?
Лесли Браун и некоторые другие натуралисты считают, что пожары поддерживают зыбкое равновесие между деревьями и травянистым покровом в африканской лесостепи. Опаляя взрослые деревья и уничтожая подрост, они расчищают площадь для трав и кустарников, которые каждый год возобновляются из уцелевших корневищ. Среди деревьев выживают лишь те, которые способны устоять перед пожарами. Так сохраняется типичное для этой природной зоны сочетание редколесья с обширными пространствами травостоя.
Пожары в саванне возникают по разным причинам, но чаще всего их виновником оказывается человек — африканский крестьянин. Для него они служат и средством борьбы с наступающими на посевы дикорастущими травами и кустарником, и способом восстановления плодородия истощенной почвы. Крестьяне расчищают часть выжженной площади, оставляя золу как удобрение, и используют ее под культурные посевы до полного истощения.
Среди специалистов существуют различные мнения относительно эффективности подсечно-огневой системы земледелия в саванне. Одни, как Л. Браун, видят в ней наиболее рациональный способ ведения хозяйства. Другие возражают, указывая на усиливающуюся эрозию почвы, оскудение животного мира и наступление пустыни.
Не будучи специалистом в этой области, замечу, что стоящие до сих пор перед глазами страшные картины бушующего меря огня и опаленной безжизненной земли; невольно заставляют думать, что природа без вмешательства человека вряд ли избрала бы столь жестокое и расточительное средство для поддержания равновесия.
Слов нет, при существующем низком и примитивном уровне производительных сил африканской деревни крестьянину не остается ничего другого, как следовать традиционным способам земледелия, которые складывались веками. Но сам этот уровень развития производительных сил никак нельзя считать «совершенным» и тем более неизменным. В ускорении темпов его роста лежит корень решения и сельскохозяйственных, и экологических проблем континента.
В Африке, даже когда живешь и работаешь в большом городе, не замечать этих проблем, оставаться от них в стороне невозможно. И дело тут не только в том, что, несмотря на стремительный рост урбанизации, подавляющая часть населения продолжает жить в деревне и занята в сельском хозяйстве. Сам город, каким бы он ни был большим и современным, связан тысячами нитей с деревней и во многом зависит от состояния ее «здоровья». В то же время между ними часто пролегает, казалось бы, непреодолимая пропасть.
О ней известный африканский историк, вольтийский профессор Жозеф Ки-Зербо сказал так: «Какой-нибудь старец, который бредет порой полсотни километров по затерянным в зарослях тропинкам, чтобы добраться до африканского города, преодолевает не просто определенное геометрическое пространство, но целую историческую дистанцию, исчисляемую иногда несколькими веками эволюции». Трудно, на наш взгляд, более образно и точно выразить, пожалуй, самый поразительный из многочисленных контрастов Африки — контраст между современным городом и патриархальной деревней.