Ганнибал! Этим именем пугали много поколений римских детей. Оно стало олицетворением того ужаса, который однажды ощутила вся нация, перед лицом невиданной угрозы. Тогда, мальчишкой я, так хотевший стать легионером, не понимал того, как это грустно - им быть.
Часто потом я вспоминал этого старика и вкус этого сладковатого вымороженного мяса...
И тогда, когда в Иудее после смерти Ирода вспыхнуло мессианское восстание, и идумеи резали набатейцев, филистимляне резали иудеев, все вместе они побивали самаритян. Фарисеи, ессеи, саддукеи грызли горло друг другу и все вместе люто ненавидели терапевтов. Для нас, они все были безбожниками не признающими наших богов.
Брожение в умах в предчувствии мессии, порожденное, прежде всего, крайней нуждой и бессилием фарисейской власти, перерастало в вооружённые стычки между общинами и открытый протест Римскому протекторату. А в Иудею уже плыли легионы во главе с новым проконсулом Иудеи - Квинтилием Варом. Сойдя на берег он, не задумываясь, двинул легионы на Иерусалим, попутно отослал гонца к арабам. И к вечеру следующего дня, тот нагнал армию во главе нанятой им алы негевских бедуинов.
Мы осадили город, готовясь к штурму его стен, и появились первые беженцы, и дезертиры...
Через несколько дней арабы случайно заметили, как один из перебежчиков, ковыряясь в своих испражнениях, достаёт из них золотые монеты. И алчные наёмники тихонько стали резать иудеев, вспарывая им животы и копошась в тёплых кишках ещё живых людей. За одну ночь было распорото до двух тысяч животов. Вар, узнав об этом, пришёл в ярость и приказал распять виновных, а остальных бедуинов разогнать.
Легионеры, издеваясь, прибивали мародеров к крестам в весёлых, на их взгляд, позах и хохотали. А я будучи тогда двадцатилетним пацаном на втором году службы, смотрел на это и думал - "Ubi pus, ibi incisio" (где гной, там разрез). Но сколько ж гноя!
Я остался служить в Иудее, в одном из четырёх легионов подчинённых Вару. Через девять лет он отбыл в Германию, забрав с собой два из них. Следующая моя встреча с ним, случится через четыре года, но уже при совсем других обстоятельствах...
Я вспоминал вкус слонины и рассказы старика – гельвета, тогда, когда уже переведённый из Иудеи в составе пяти ветеранских когорт мы влившись в ряды легионов Германика, под предводительством Луция Стретиния, посланного им в земли истевонов, уничтожали бруктеров.
Они подожгли свои селения, завидев наше войско и скрылись, но мы старались(очень) отличиться, нашли и уничтожили их всех. Всех! Весь народ!..
Опустошили всю их землю между реками Амизией и Лупией. Это был мой не первый боевой опыт, но первая кровь невинных жертв. Тогда, глядя в стеклянные глаза убитого младенца, я впервые усомнился в том, что Salus patriae suprema lex.(Благо отечества - высший закон.) О чём каждому из нас твердили с младенчества. Ужели высший? Высший ли?..
- "Когда солдат впускает в свою голову мысли о жалости и сострадании, тогда эту голову отрезает варвар". – Сказал, заметив мою слабость один из старых ветеранов, покрытый с ног до головы чужою кровью. Он нёс отбитого у Бруктеров орла. Это и был наш старый Луцис Ворен, за это возведённый в центурионы. Орла принадлежавшего Legio XVII (одному из погибших легионов Вара). Наверное, он был прав. Но я ему ответил; - Мол, точно знаю то, что когда римлянин теряет совесть, он сам становится хуже любого варвара...
...И тогда, когда в Тевтобургском лесу, через шесть лет после гибели Вара и его легионов, мы собирали кости павших, их прибитые к деревьям черепа, я тоже вспоминал рассказы старика о Ганнибале и вкус слонины. Мы насчитали двадцать семь тысяч черепов. И глядя на белеющие в траве останки, перед моими глазами вставали жуткие картины минувшего сражения...
Вот кости свалены горой – здесь воины сражались, вот скелеты рассыпаны цепочкой, вероятно, настигнуты в бегстве. Вот груды пепла и обугленных костей, здесь в деревянных клетках сжигали раненых легионеров. Вот жертвенник стоит на возвышении, здесь видимо казнили легатов, трибунов и центурионов. Наверное, здесь где–то и Вар лежит. Его голову Арминий (вождь германцев) отослал в Рим. А тело здесь...
На ветвях деревьев растущих вдоль дороги, по которой шла армия Вара, болтаются на ветру истлевшие верёвки, под ними кости повешенных для устрашения пленников и снова кости, кости, кости... Мы, молча, собирали их в одну большую яму, их всех, таких же как и мы...
Над могилой был насыпан огромный холм, и Друз, держа за руку маленького сына – Калигулу, скорбел о павших. Он положил у основания холма, собственноручно первую дернину, и ушел. А мальчик остался стоять. И стоял до тех пор, пока мы не завершили работу, накрыв могилу дёрном до конца. Что видел этот маленький принцепс? Что чувствовал?..