Агафону вдруг стало очень жалко этого славного, обиженного им человека. Он поспешил заверить его, что Ян Альфредович о работе над статьей не знал, а просто делился с ним своими мыслями и учил уму-разуму.
- Вот и научил на свою голову... Ему-то, старому коромыслу, лучше всех было известно, что убыточность хозяйства у меня сидела в печенках! Разве мы не вместе с ним писали докладные и в управление, и в обком партии, и, наконец, министру! Ты это преподносишь как свое собственное открытие, а мне одному по загорбку. Разве это честно, по совести?
- Я хорошо сознаю, Иван Михайлович, что не сделал никакого открытия, - тихо проговорил Агафон и опустил глаза. Разговор для него был очень тягостным.
- Сознаешь, а зачем же писал?
- Вы понимаете, когда я узнал, что семьдесят совхозов Урала ежегодно приносят двенадцать миллионов убытка, мне как-то страшно стало от такой цифры. Я ведь понял, что это значит. А во что обходится варварское хранение и обращение с техникой? Да что говорить, вы лучше меня знаете. Весной выкопают машины из-под снега, как из могилы, и хотят, чтобы они хорошо работали.
- Открыл Америку! Как будто мы без тебя не знали тут, что хороший хозяин даже молотильный каток из камня никогда на току не бросал! Для строительства хранилищ нужны средства, денежки, а их у нас нет и не дают. Слышишь, не дают! - склонясь через стол, кричал Молодцов. - На коровник едва выпросил... Ты понимаешь, что кредитами распоряжается банк; а государственный бюджет утверждает сессия Верховного Совета?
- Да это ведь, Иван Михайлович, у нас любой школьник знает.
- Ну, что с тобой толковать. Ты, оказывается, все на свете знаешь, иронически проговорил директор. - Ты, например, знаешь, сколько мы вложили в целинные земли?
- А как же! Я еще знаю, что на целинных землях и вообще в сельском хозяйстве вырастают особенные люди, рабочий класс совершенно новой формации и новых целеустремлений... - Слова Яна Альфредовича очень хорошо легли Агафону на сердце. Идя сюда, он все время держал их в памяти и сейчас повторил с присущей ему искренностью.
- Ага! - подхватил Молодцов. - Себя ты, поди, тоже причисляешь к этой особой формации?
- Конечно, ищу свою линию... - ответил Агафон после неловкого молчания.
- А история с устройством столовки в кабинете Пальцева - это что же, новое целеустремление? - Молодцов хитро прищурил глаз.
- Это чистейшей марки партизанщина, Иван Михайлович, - откровенно признался Агафон.
- Хорошо, что ты это понимаешь... Зачем же так-то, можно было бы меня подождать.
- Но я ведь вас тогда совсем не знал. А девчонок пожалел. Живут не ахти в каких хоромах. Получают мало, работают с огоньком. А тут Захар Петрович мысль свою обнажил.
- Ох, и хитер ты, гляжу я на тебя! - Молодцов погрозил ему пальцем.
- Нет, Иван Михайлович. Это потому, что все ваши дела как-то стали смыслом и моей жизни.
- Вон как! - протянул Молодцов и остановился. - Почувствовал ответственность?
- Мы все ответственны, Иван Михайлович. - Агафон поднял голову, глаза его сухо и жарко поблескивали.
- Кто это "мы"? - тихо, но проникновенно спросил директор.
- Вы, старые учителя наши, и мы, молодые...
- Ишь дипломат!.. А по тону статьи я было понял, что это твой молодой огонь по мне, старику.
Опустив голову, Молодцов задумался и тихо, словно ощупью, слегка покачиваясь, прошелся до порога и обратно.
Агафон молча наблюдал за ним, размышляя, придется после этого события уезжать из совхоза или нет. "Может быть, я топлю корабль, который меня подобрал и спас, открыл такую чудесную и заманчивую даль? Да, очевидно, этот кудлатый, осерчавший уралец все-таки вышвырнет меня за борт. Он капитан, у него власть, а у меня старые счеты с деревянными костяшками на согнутой проволоке, где сражаются дебет и кредит, да еще самописка "Дружба", наделавшая столько переполоху. Что еще? Совесть? А может быть, она и у меня прихрамывает?"
За открытым окном плескался дождик. Ветерок вяло колыхнул узорчатые занавески и донес натужный, ворчливый в грязи шум мотора. Машина где-то близко фыркнула за углом и остановилась.
Молодцов подошел к занавеске, отдернул ее и посмотрел на улицу. Секунду постояв в раздумье, вдруг суетливо повернулся, оглядел свои пижамные широкие штаны, быстро нырнул в соседнюю комнату. Агафон слышал, как скрипнула в сенцах дверь. Кто-то шумно, по-хозяйски вытер ноги и настойчиво постучал в филенку. Не дождавшись ответа, мужской голос спросил:
- Хозяин дома?
- Дома, дома! Прошу! - высовываясь из-за двери и вправляя чистенькую, аккуратно выглаженную рубаху в новые коричневые брюки, крикнул Иван Михайлович.
С небольшим чемоданчиком в руке в комнату вошел Константинов. Приглаживая всклокоченные волосы, Молодцов шагнул ему навстречу.
- Погодка некстати подгуляла! - здороваясь с директором за руку и тут же протягивая ее неловко топтавшемуся у стола Агафону, проговорил Константинов.
- С самого утра зарядил и хлещет без передышки. - Молодцов взял из рук секретаря райкома чемодан и пододвинул стул. - Как доехал? Сейчас организуем чайку. Хозяйка моя к внуку в гости уехала, а я тут один холостякую. Ты надолго?
- Если разрешишь, то переночую, - вытирая платком влажное, загорелое, кареглазое лицо, ответил Константинов.
Агафону показалось, что секретарь райкома выглядит сейчас значительно моложе, чем в тот раз. На нем были легкий серый костюм, темные ботинки с немодными носами, шелковая рубашка с открытым воротом. Причесывая свинцовые волосы, он перебрасывался с Молодцовым ничего не значащими словами. Агафон понимал, что ему нужно уходить, и осторожно стал передвигаться к двери.
- Удирать собираешься? Погоди, погоди! - заметив его движение, сказал Молодцов и посмотрел на гостя, спрашивая глазами, как, мол, быть с этим чудаком. - Ты, конечно, Антон Николаевич, имеешь привычку читать газеты?
- Бывает такой грех, - усмехнулся Константинов.
- Значит, в курсе! - Молодцов, безусловно, догадывался, зачем приехал секретарь райкома. Понял это и Агафон, беспокойно и выжидающе поглядывая на тяжеловатое задумчивое лицо человека, приехавшего решать его судьбу.
- Читал, - мельком взглянув на застывшую фигуру Агафона, ответил Константинов. - Сердитый мужик! Мы, пожалуй, Иван Михайлович, отпустим его. Поколотить бы его, конечно, надо... но ведь не сладишь с ним, вот какой большой! Идите, товарищ Чертыковцев. Я полагаю, мы еще с вами встретимся и потолкуем.
Константинов не ожидал, что встретит корреспондента на квартире директора, и к такому обоюдному собеседованию не был готов. Сначала ему хотелось поговорить с директором, выяснить, какую он займет позицию. Необходимо было узнать его точку зрения и лишь после этого ставить вопрос на обсуждение партийного актива.
- Ты выяснил свои с ним отношения? - когда ушел Агафон, спросил Константинов.
- Мои отношения?.. - вопрос застал Молодцова врасплох. Ответить на него было не так просто. Ивану Михайловичу тоже хотелось бы знать, что думает об этом скандальном деле секретарь райкома. Всерьез собирается намылить холку писаке или так, для красного словца сказал? - Откуда он только взялся на мою голову! Вот мое отношение! - зло и непримиримо заключил директор.
- Я прислал, - сказал Константинов.
- Спасибо за такой кадр.
- Значит, ты считаешь, что статья неправильная и тебя оклеветали? Так или нет? - прямо и жестко поставил вопрос секретарь райкома.
- Нет. Я так не считаю. На бумаге все будто выглядит правдой, подтвержденной бухгалтерскими цифрами, а вот на деле...
- Что на деле? Убытков нет, недостатков тоже, одни сплошные успехи? Реляцию нужно писать для наград...
- На такое я никогда не рассчитывал.
- Вот и напрасно! Мне было бы куда легче подписать бумагу на твой орден, чем разбирать такую корреспонденцию.
- Многое в статье подмечено правильно. Но разве только моя вина в этом? Есть же и объективные причины, - возразил Молодцов.
- Вот все эти причины на открытом партийном собрании ты и объяснишь. Народ выслушает и скажет свое слово.