"Если ты меня любишь, приезжай сейчас... ты мне нужен... Быть может, твоя дружба поможет мне примириться с жизнью... Если опоздаешь... прости и не забывай твоего лучшего друга, который останется таковым до конца".
Вы поймете мой испуг и горе. Я немедленно послал за лошадьми. Начальник мастерской на моем заводе чтимый мною старик, отец маршала Симона, узнав, что я еду на юг, хотел меня сопровождать. Я вынужден был оставить его в департаменте Крез, где он хотел осмотреть только что сооруженные новые заводы. Я тем более рад был этому спутнику, что мог поделиться с ним тревогой и беспокойством, в какое я впал, получив подобное послание от де Брессака. Приехав в Тулузу, узнаю, что де Брессак накануне уехал в полном отчаянии и захватил с собою оружие. Сначала мне не удавалось даже напасть на след, наконец, дня через два кое-какие сведения, добытые с большим трудом, навели меня на верный путь. После долгих поисков я нашел его наконец в заброшенной деревушке. Никогда, нет, никогда, я не видал такого отчаяния: никакой ярости, но полное уныние и мрачное молчание. Сперва он даже меня отталкивал, но затем это страшное горе, достигшее наивысшего напряжения, смягчилось, и он, заливаясь слезами, упал в мои объятия... Тут же лежало заряженное оружие... Опоздай я на день... и все, быть может, было бы кончено... Я не могу открыть вам причину его горя: эта тайна не принадлежит мне... Скажу одно, что я не удивился его отчаянию, когда узнал все!.. Что сказать вам еще?. Надо начинать полный курс лечения! Необходимо успокоить, залечить эту бедную, истерзанную душу. Только дружба может взяться за столь деликатное дело. Но я надеюсь... Теперь я уговорил его поехать со мной в путешествие... Передвижение и отвлечение, несомненно, принесут пользу... Завтра я увезу его в Ниццу... Если он захочет продолжить путешествие, я препятствовать не буду... Мое присутствие в Париже необходимо только в конце марта.
Что касается услуги, о которой я вас прошу, она весьма условная. Дело состоит вот в чем: по некоторым сведениям, добытым мною из бумаг матери, кажется, у меня есть определенный интерес находиться в Париже 13 февраля 1832 года на улице св.Франциска, в доме N_3. Я наводил справки, и оказывается, что этот древний дом уже полтораста лет как замурован по странной прихоти одного из моих предков и должен быть открыт 13 февраля в присутствии сонаследников, если таковые у меня имеются, что мне совершенно неизвестно. Так как я сам не могу присутствовать там, то я написал отцу маршала Симона, чтобы он оставил Крез и приехал в Париж, дабы присутствовать при вскрытии этого дома, не в качестве моего представителя - этого сделать нельзя, - а просто в качестве наблюдателя, чтобы дать мне знать в Ниццу, что вышло из романтической затеи моего предка. Но я не уверен, поспеет ли старик к этому дню в Париж, и прошу вас быть столь любезным узнать, приехал ли он, и если нет, то заместить его при вскрытии дома N_3.
Мне думается, что, отказываясь от своих прав в этом деле, я принес очень небольшую жертву моему другу; но даже если бы она была велика, я все-таки не раскаиваюсь, так как мои заботы и дружба нужны человеку, на которого я смотрю как на брата.
Итак, побывайте там и напишите мне в Ниццу до востребования о результатах этой миссии.
Франсуа Гарди".
- Хотя присутствие отца маршала Симона не может ничему помешать, все же было бы лучше, если бы его не было, - заметил аббат д'Эгриньи.
- Ну, это неважно. Гарди удален наверняка. Значит, теперь дело только за молодым индийским принцем.
- Что касается его, - задумчиво заметил аббат д'Эгриньи, - то мы поступили отлично, позволив ехать к нему господину Норвалю с подарками мадемуазель де Кардовилль. Сопровождающий его врач выбран доктором Балейнье и, конечно, не внушит никаких подозрений...
- О да, - сказал Роден, - его вчерашнее письмо весьма успокаивающее.
- Значит, и принца бояться нечего, все идет прекрасно! - сказал аббат.
- Что касается Габриеля, - продолжал Роден, - то он сегодня утром вновь писал вашему преподобию, прося об аудиенции, о которой он напрасно хлопочет уже три дня. Он огорчен суровым наказанием, наложенным на него пять дней тому назад, - запрещением выходить из дома.
- Завтра, когда я поведу его на улицу св.Франциска... я его выслушаю... Значит, в эту минуту, - прибавил с торжеством аббат, - все потомки этой семьи, присутствие которых могло повредить нашему успеху, лишены возможности явиться завтра раньше полудня на улицу св.Франциска, и Габриель будет там один... Наконец-то мы у цели!
Два тихие удара в дверь прервали речь аббата.
- Войдите! - сказал он.
Вошел слуга, одетый в черное, и доложил, что внизу дожидается человек, которому нужно видеть господина Родена по неотложному делу.
- Его имя? - спросил д'Эгриньи.
- Он имени не сказал, а говорит, что пришел от господина Жозюе... негоцианта на острове Ява.
Аббат д'Эгриньи и Роден обменялись изумленным, почти испуганным взглядом.
- Посмотрите, что это за человек, - сказал д'Эгриньи Родену, будучи не в состоянии скрыть своего беспокойства, - а потом дайте мне отчет. Пусть он войдет, - прибавил аббат, обращаясь к слуге.
Сказав это и обменявшись выразительным знаком с Роденом, д'Эгриньи исчез в боковую дверь.
Через минуту в комнату вошел бывший глава секты душителей, и Роден сразу вспомнил, что видел его в замке Кардовилль. Социус вздрогнул, но не показал вида, что узнал Феринджи. Он сделал вид, что не замечает вошедшего, и, склонившись над бюро, быстро написал несколько слов на лежащей перед ним бумаге.
- Месье, - сказал удивленный его молчанием слуга, - вот этот человек.
Роден взял написанную им наскоро записку и сказал слуге:
- Сейчас же доставьте по адресу... Ответ принести сюда.
Слуга поклонился и вышел. Тогда Роден, не вставая, уставился своими змеиными глазками на Феринджи и любезно спросил:
- С кем имею удовольствие говорить?
12. ДВА БРАТА ДОБРОГО ДЕЛА
Как мы уже говорили, Феринджи, уроженец Индии, много на своем веку путешествовал и посетил немало европейских колоний в различных частях Азии; умный и проницательный по природе, владея французским и английским языками, он вполне _цивилизовался_. Вместо того чтобы отвечать на вопрос Родена, он обратил на него проницательный, упорный взгляд. Социус, слегка встревоженный предчувствием, что появление Феринджи имело какое-то отношение к судьбе принца Джальма, с нетерпением ждал ответа. Наконец, стараясь сохранить хладнокровие, он повторил: