- Месье...
- Да перестаньте же... постыдитесь, повторяю вам... ведь это отвратительно... отвратительно говорить такие вещи в ее присутствии; отвратительно, если вы говорите правду, и отвратительно, если вы лжете! с омерзением прибавил Роден.
- Ваше упорство непонятно! - воскликнул светский иезуит, взбешенный окончательно. - И я нахожу, что г-н следователь доказывает свое пристрастие, позволяя осыпать меня такими грубыми клеветами.
- Я не только обязан выслушивать противоречивые показания, - строго заметил господин де Жернанд, - но должен еще их требовать для выяснения истины. Из всего, что я видел, например, можно вывести заключение, что мадемуазель де Кардовилль, даже по вашему мнению, настолько психически здорова, что смело может вернуться к себе домой хоть сейчас же.
- Особых препятствий для этого я не вижу, - заявил доктор, - хотя считаю нужным предупредить, что полное выздоровление еще не наступило, так что я вынужден заранее снять с себя всякую ответственность за будущее.
- Этого вам бояться нечего, - сказал Роден. - Сомнительно, чтобы мадемуазель де Кардовилль когда-нибудь обратилась к вашим поразительным знаниям.
- Значит, моего вмешательства не требуется, чтобы сию же минуту открыть двери этого дома для мадемуазель де Кардовилль? - спросил следователь.
- Мадемуазель свободна, - сказал Балейнье, - совершенно свободна.
- Что касается насильственного ее задержания под предлогом помешательства... то правосудие уже занялось этим делом, и вас вызовут для допроса...
- Я вполне спокоен, - отвечал Балейнье, стараясь не утратить выдержки. - Совесть моя чиста.
- Я очень бы желал, чтоб это было так, - сказал господин де Жернанд. Как бы важны ни были доказательства, мы всегда хотим, особенно когда речь идет о людях с вашим положением, чтобы обвиняемые оказались невиновными. Потом, обратясь к Адриенне, он прибавил: - Я очень хорошо понимаю, мадемуазель, как тяжела и неприятна для вас эта сцена... для вашего великодушного и нежного сердца; от вас будет зависеть затем, пожелаете ли вы подать частную жалобу на господина доктора или оставите дело в руках правосудия... Еще одно слово... Этот благородный и честный человек (следователь указал при этом на Родена), взявшийся за вашу защиту так открыто и бескорыстно, сказал мне, что вы, вероятно, не откажетесь принять на себя временно заботу о дочерях господина маршала Симона... которых я сейчас иду освобождать из монастыря, куда их заманили также обманом.
- Действительно, - отвечала Адриенна, - я уже думала взять дочерей маршала Симона к себе, когда услыхала об их приезде в Париж. Они - мои родственницы, и для меня и обязанность и удовольствие отнестись к ним как к сестрам. Я вам буду вдвойне благодарна, если вы мне их доверите...
- Я думаю, что лучшего и придумать нельзя! - любезно отвечал господин де Жернанд.
Затем он обратился к Балейнье:
- Согласны ли вы, месье, чтобы я привел сюда девиц Симон? Пока мадемуазель де Кардовилль собирается, я схожу за ними, и они уедут отсюда вместе со своей родственницей.
- Я прошу мадемуазель де Кардовилль считать себя в этом доме полной хозяйкой, - ответил доктор. - Моя карета также к ее услугам.
- Мне остается только сожалеть, мадемуазель, - сказал следователь, подходя к Адриенне, - что я не был призван к вам до этого дела, которое будет разбираться в суде. Я мог бы, по крайней мере, избавить вас от нескольких лишних дней страдания... Ваше положение было очень тяжелым!
- От этих дней горя и печали, - с очаровательным достоинством отвечала Адриенна, - у меня останется по крайней мере доброе и трогательное воспоминание о том участии, какое вы мне выказали, месье. Надеюсь, вы позволите мне поблагодарить вас еще у себя в доме... не за справедливость, которую вы проявили относительно меня, а за то сердечное и, смею сказать, даже отеческое отношение ко мне, с каким вы это сделали... Кроме того... с прелестной улыбкой прибавила Адриенна, - я очень хочу, чтобы вы действительно убедились, что я выздоровела окончательно!
Господин Жернанд почтительно поклонился.
В течение этого короткого разговора следователь и Адриенна стояли спиной к Балейнье и Родену, который, пользуясь моментом, быстро сунул в руку доктора записку, которую нацарапал карандашом на бумажке, положенной на дно шляпы. Балейнье, совсем растерявшись от неожиданности, с изумлением смотрел на Родена. Тот сделал ему какой-то особенный знак, проведя большим пальцем две вертикальные полосы по лбу, и затем принял прежний непроницаемый вид. Все это произошло так быстро, что, когда господин де Жернанд обернулся, Роден стоял в нескольких шагах от доктора и смотрел на Адриенну с видом почтительного участия.
- Позвольте мне вас проводить! - сказал Балейнье, идя впереди следователя, с которым мадемуазель де Кардовилль простилась очень любезно.
Роден и Адриенна остались одни.
Проводив господина де Жернанда до дверей дома, Балейнье поспешно развернул записку Родена, содержащую следующие строки:
"Следователь войдет в монастырь с улицы; бегите через сад и предупредите настоятельницу, чтобы она непременно повиновалась данному мной приказанию относительно девушек. Это исключительно важно".
Знак, сделанный Роденом, и содержание записки ясно доказывали доктору, для которого сегодняшний день был днем сюрпризов и неожиданностей, что секретарь преподобного отца совсем не был изменником и действовал, как и прежде, к вящему прославлению Господа. Повинуясь приказанию Родена, доктор старался разобраться в его непонятном поведении и объяснить себе, почему Роден навел правосудие на дело, которое желательно бы поскорее замять и которое могло иметь самые неприятные последствия для отца д'Эгриньи, княгини и для него самого, доктора Балейнье.
Но вернемся к Родену, оставшемуся с Адриенной.
7. СЕКРЕТАРЬ ОТЦА Д'ЭГРИНЬИ
Едва следователь и доктор успели выйти, как мадемуазель де Кардовилль, сияя от радости, воскликнула, глядя на Родена с уважением и благодарностью:
- Наконец-то... благодаря вам... я свободна! Свободна! О! я до сих пор не знала, сколько радости, счастья и блаженства в этом дивном слове: свобода!!!