Не было выписок из других реляций подобного рода. В частности, из такой: «Тысячи раненых и трупов лежали на этом участке. Сотни тел солдат Калужского полка, убитых 27 августа, лежавших вперемешку с турецкими трупами, разлагались и заражали воздух».
Этих записей в дневнике не было, но император говорил именно о потерях.
— Не пора ли туркам осознать свое безнадежное положение и капитулировать?
Пытливыми глазами император глядел на полковника, спрашивал:
— Какими сведениями на этот счет располагают ваши лазутчики?
Полковник Артамонов отвечал без утайки:
— Нравственный дух противника еще достаточно высок. Появилось новое в управлении.
— Что именно?
Император насторожился.
— Лазутчики докладывают: ответственность за успех в бою возложена на муллу табора.
— Это как понимать?
— Впереди атакующих турки несут зеленое знамя, мулла идет под знаменем, распевает молитвы. В случае неудачи муллу постигнет кара: кто-то из офицеров выстрелит ему в затылок.
Император, по-особому взглянув на полковника, спрашивал, удивляясь:
— Сколько же надо подготовить мулл? — и сам же отвечал: — Сотни, если не тысячи.
— В Турции они есть, — подтвердил Николай Дмитриевич. — Есть, как и в любой другой мусульманской стране.
— Может ли на них повлиять убедительное слово?
— Думаю, может. Если его адресовать непосредственно Осман-паше.
И опять император как-то по-особому взглянул на полковника.
— Насколько мне известно, вы, Николай Дмитриевич, лично с ним знакомы.
— Да, пришлось иметь беседу в Константинополе. И то весьма краткую. Осман-паша поздравлял меня с орденом.
— Надеюсь, он вас еще помнит?
— Трудно сказать. Ведь встреча состоялась семь лет назад.
— А вы его попросите вспомнить.
— Письмом?
— Не только. Письмо будет мной подписано.
Николай Дмитриевич еле заметно улыбнулся. Улыбка затерялась в прокуренных усах.
Спросил:
— Мне предстоит встретиться с Осман-пашой в его крепости?
— Вы можете и отказаться, — поспешил уточнить император. — Дело, как вы понимаете, рискованно. Более того, смертельное. Вам могут и голову отсечь.
Без напоминания полковник Артамонов знал, чем он рискует. Память хранила много случаев, когда парламентера убивали, чтоб показать свою решимость сражаться до конца. Совершив убийство, турки в таких случаях несут голову по траншеям и затем на пике выставляют ее над редутом, чтоб видел противник, что они сделали с парламентером. Это был знак, что ни о каких переговорах не могло быть и речи.
Сейчас у обоих собеседников теплилась надежда, что Осман-паша трезво оценит свое положение и если не подпишет условия капитуляции, то согласится на переговоры. А переговоры — это время, которое было так необходимо Балканской русской армии для подтягивания резервов из глубокого тыла, пополнения частей и подразделений людьми и боеприпасами.
— Сколько на сегодняшний день в гарнизоне войск? — император показал рукой в сторону Плевны.
Не заглядывая в свои записи, полковник тут же дал ответ, перечисляя силы неприятеля с точностью до единицы:
— Таборов — пятьдесят девять, эскадронов — семнадцать, батарей — одиннадцать.
— Это что — армия Осман-паши в ее полном составе?
— Так точно.
Император заглянул в свои записи, эти цифры у него были завышены. Он знал, почему. Каждый начальник, докладывая, старался показать, что дело имеет с очень сильным противником, потому в подчиненных им войсках большие потери. И эту уловку знал император.
Он уже не задавал полковнику вопросы, вслух с ним делился сокровенным. Не расспрашивал, а рассуждал:
— Если заставим эту окруженную нами армию капитулировать, сколько жизней сохраним для России!
Полковник Артамонов с готовностью, как и подобает офицеру, спросил:
— Когда прикажете отправляться в Плевну?
— В самый благоприятный момент.