Но оставим на время нашего героя, проходящего нелегкую полицейскую науку, перенимающего у ветеранов правоохранительных органов ее тонкости и хитрости. И коснемся еще одного вопроса, немаловажного для нашей темы. Уже после Второй мировой войны в массовом сознании (и исторической литературе) сложился довольно нелепый стереотип постоянного антагонизма между СССР и Германией, нацизмом и коммунизмом. И в свете таких представлений, например, последующий пакт Молотова — Риббентропа или сотрудничество Мюллера с советской разведкой выглядят дико и неожиданно. На самом же деле все обстояло как раз наоборот. Сотрудничество большевиков с немцами было не отклонением от правила, а постоянной тенденцией. Они и к власти-то пришли при поддержке германских спецслужб, на деньги, переводимые через германские банки.
И если в конце 1918-го— начале 1919 г. «дружба» нарушилась попыткой Советского правительства раздуть и поддержать революцию в Германии, то уже вскоре ситуация изменилась. После того как Антанта ошарашила немцев условиями Версальского мира, многие германские влиятельные круги стали видеть в Советской России потенциального друга и союзника, снова начали прощупывать пути к сближению. Это проявилось даже в ситуации с арестованным Карлом Радеком. Поначалу его держали в Моабите в строгой изоляции, подвергали допросам. Но сразу после Версаля условия его заключения резко улучшились. Он получил хорошую камеру, стал принимать посетителей. Причем не абы каких посетителей, его камеру называли «политическим салоном Радека», поскольку к нему заглядывали и представители политических партий, и деловых кругов, и рейхсвера. А потом его и вовсе выпустили.
Правда, в начавшемся «потеплении» отношений как советская, так и германская сторона были отнюдь не бескорыстны. Каждая преследовала собственные цели. Немцы надеялись за счет России в какой-то мере компенсировать материальные убытки, политические и геополитические потери, понесенные в результате поражения. Рассчитывали внедриться в разрушенную Гражданской войной советскую экономику, а если получится, то и подмять ее под себя, получить рынки сбыта, торговые выгоды. А людские и сырьевые ресурсы русских делали их ценными союзниками на будущее, в случае нового конфликта со странами Антанты.
Для большевиков Германия тоже выглядела естественным партнером, чтобы можно было противостоять западным державам. При помощи немцев Советское правительство рассчитывало восстановить свое разваленное хозяйство. Но при этом и коммунистические руководители сохраняли увесистый «камень за пазухой». Стоит напомнить, что тогдашние советские лидеры, как Ленин, так и Троцкий, рассматривали свою победу в России лишь в качестве завоевания первого плацдарма для грядущей мировой революции. Согласно тогдашним марксистско-ленинским теориям победа в одной стране могла быть только временной. А упрочиться, получить постоянную основу она должна была в международном масштабе. И именно Германия считалась потенциальным эпицентром следующей революционной вспышки, будущим союзником в войне с «мировым империализмом».
Те же самые теории марксизма, доработанные Лениным, учили, что настоящий, полноценный социализм возникнет на базе развитого капиталистического производства, многочисленного и организованного рабочего класса. А концентрация капитала и промышленности в руках монополий признавалась предпосылками для создания общества «нового типа» — для революционеров достаточно будет захватить власть, взять в свои руки руководство монополиями, и они станут готовыми структурами социалистического производства. То есть в какой-нибудь отсталой Индии или Румынии социализм еще предстояло строить и строить из «феодальных пережитков», подобные страны могли служить разве что человеческим резервом, могли своими восстаниями привести к косвенному ослаблению главных империалистических держав, но в материальном и идеологическом плане СССР пришлось бы тащить их «на буксире», как Монголию или республики Средней Азии. Иное дело — Германия, где все теоретические предпосылки были налицо.
Кстати, если уж разобраться, то при любом развитии событий эти планы были авантюрой. Ведь теория быстрого перехода к социализму путем захвата власти и использования готовых государственных и производственных структур уже показала несостоятельность в самой России. Наша страна до революции ничуть не отставала от Германии и успешно конкурировала с ней на мировом рынке. И только хаос Гражданской войны да радикальные революционные реформы, разрушившие экономику, отбросили Россию далеко назад. Но Ленин почему-то полагал, что в Германии все будет не так, что там его теории реализуются в полной мере, и страна перейдет под коммунистическую власть эдаким спелым яблоком с нетронутой мощной промышленностью и научно-технической базой.
Может быть, это объяснялось тем, что сам Ленин питал очень теплые чувства к немцам. Многими исследователями уже отмечалось, что он благоговел перед германской дисциплиной, организованностью, аккуратностью, ученостью. Например, А. Г. Латышев приводит богатую подборку документов, где вождь прямо противопоставляет достоинства этой нации «русским дуракам», «русским дикарям», а то и «паршивой российской коммунистической обломовщине», которую призывает «брать в учителя немцев» («Рассекреченный Ленин», М., 1996). Не исключено, что данный пунктик давал Ленину объяснение, почему в России внедрение его моделей вызывает негативное действие, а в Германии такового быть не должно.
Но как бы то ни было, планы «мировой революции» сохранялись, а начавшееся политическое и экономическое сближение с немцами создавало благоприятную почву для деятельности в данном направлении. В сентябре 1919 г. было принято решение создать в Берлине постоянную резидентуру Коминтерна. Ее руководителем был назначен Яков Самуэлович Рейх. Как он вспоминал впоследствии, задачу ему ставил сам Ленин: «Вы должны ехать в Германию… Ставить работу Коминтерна надо именно на Западе, и прежде всего в Германии».
И вторая попытка экспорта революции в Европу не заставила себя ждать. Весной 1920 г. панская Польша, государство молодое, дерзкое, агрессивное, пользуясь поддержкой французов и англичан, решила округлить свои владения и отхватить у ослабленной Советской республики ее западные области. Но поляки просчитались, на полях Украины и в лесах Белоруссии они понесли жестокие поражения и, преследуя разбитого врага, красные армии неудержимо ринулись на запад. Цели наступления даже не скрывались. И Польшей большевики ограничиваться не собирались. Тухачевский в своих приказах прямо указывал: «Вперед, на Варшаву! На Берлин!»
Эти события привели к резкому изменению политической ситуации вокруг Германии. Черчилль и другие дальновидные политики Запада предлагали срочно пересмотреть свои отношения с немцами — уменьшить репарации, отказаться от дискриминационной политики, ущемляющей германские национальные интересы, смягчить позицию по вооруженным силам, то есть сделать из Германии своего союзника, способного стать барьером на пути советского вторжения. С немцами начались переговоры о возрождении и усилении их армии, отмене ряда пунктов Версальского договора.
Между прочим, столь резкие повороты европейской и германской политики косвенно отразились и на карьере скромного, еще незаметного мюнхенского полицейского Генриха Мюллера. Естественно, планы советских вождей распространить революцию «на штыках» своих войск не могли не озаботить Берлин. Наметившееся было сотрудничество рухнуло, отношения ухудшились. Да еще бы не ухудшиться, если в связи с советским наступлением активизировались коммунистические группировки в самой Германии — те самые, которые создавались и подкармливались Радеком, Рейхом и другими резидентами. И в полиции было решено создать специальные структуры для наблюдения за такими организациями и борьбы с ними. В частности, при управлении полиции Мюнхена для этого стала формироваться так называемая служба безопасности. В новое подразделение набирали лучших сотрудников, среди которых был и Мюллера. 16 октября 1920 г. его перевели в службу безопасности. Начальником Мюллера стал В. Фрик — будущий министр внутренних дел в правительстве Гитлера. Впрочем, его во все времена характеризовали как фигуру «бесцветную».