- Было время, когда всех своих пациентов я потчевал касторкой. Давал каждому по унции, кто бы ко мне ни приходил. И всё было нормально, ни у кого не было ни осложнений, ни поноса. Наоборот, каждый чувствовал облегчение от своей болезни. И вот одна дама, видя, каким образом я лечу больных, решила взять это на вооружение. Она делала в точности, что и я, но ни один пациенту неё не поправился. Более того, всем становилось хуже. Тогда она пришла ко мне и потребовала объяснений. Но я ответил вопросом: «Кто вас просил этим заниматься?»
- И что она сказала?
- Ничего. Что она могла сказать?
- Разумеется, - сказал я. - Дело было не в касторке, а кое в чём другом.
- Разумеется, - эхом откликнулся он. - Это было нечто эфирное, пользовавшееся касторкой как проводником для оказания эффекта. Касторка сама по себе хорошее средство, но этот эфирный доброжелатель в принципе мог выбрать в посредники что угодно. Как-то моего друга Фарама одолели приступы кишечной колики. Я открыл его домашнюю аптечку и из первой попавшейся склянки высыпал две таблетки и дал ему. Боль прошла. А несколько недель спустя, когда меня не было в Бомбее, боли начались снова. Тогда Фарам достал ту же склянку, чтобы самостоятельно принять необходимую дозу. На этот раз он посмотрел на этикетку и обнаружил, что это был гормональный препарат, которым пользовалась его жена для нормализации менструального цикла. Он пришёл в такую ярость, что вышвырнул флакон со всем содержимым в окно!
- Видимо, он не преминул сказать тебе пару ласковых, когда ты вернулся.
- Он никогда со мной не церемонился, и я отвечал ему тем же. Вот такие мы были друзья.
Вималананда улыбнулся и продолжал:
- Жена Фарама долгие годы страдала от избыточного менструального кровотечения. Двадцать дней в месяц из неё текла кровь. Она безрезультатно перепробовала всё что могла. Вконец измученная, она пришла ко мне и сказала: «Всё, с меня довольно. Я больше не могу. Я сделаю гистеректомию». Я спросил её: «Тебе нужно просто остановить кровь? Тогда не беспокойся. Выпей воды», - и я протянул ей полный стакан воды. Она выпила, и с тех пор её цикл стал совершенно нормальным.
- В каждой женщине я вижу Ма, и я не могу допустить, чтобы Ма страдала. Однажды, гостя у своего приятеля, я услышал стоны из соседней комнаты. Я спросил его, в чём дело, и он ответил: «Ох, это моя сестра. Весь день у неё схватки, а родов никак нет. Боюсь, что придётся делать кесарево сечение». - «Дай мне блестящий металлический поднос, - попросил я его, - что-нибудь из того германского серебра, которое ты так обожаешь». На подносе я пальцем начертил янтру. Видеть её он не мог и, озадаченный моими действиями, спросил, что это я делаю. Я не стал отвечать и прошёл в комнату, где лежала его сестра. Я показал поднос ей. Она тоже не видела янтру, но через несколько минут ребёнок благополучно появился на свет.
- Теперь я понимаю, почему все твои приятели так докучают тебе просьбами о лечении их самих, их родных и знакомых. Они знают, на что ты способен.
- Убедившись в некоторых моих способностях, люди стараются использовать их с выгодой для себя. Их корыстные намерения очевидны. Некоторые даже советовали мне всерьёз заняться широкой врачебной практикой. Но не считая того, что известность в корне разрушила бы мою личную жизнь, как быть с рнанубандханой? Я ведь должен всегда иметь соответствующую рнанубандхану с тем, кого я лечу.
- И это справедливо для любого врача?
- Да, и для любого астролога, и вообще для всех тех, кто своим умением хочет помочь людям. Но рнанубандханы связывают меня с таким огромным числом людей, что если бы я захотел вылечить всех их сразу, я бы быстро лишился всей своей шакти. Я не Иисус и я никогда не называл себя бхагаваном.
- Иногда моя собственная карма становится трудно выносимой, так что приходится стараться, чтобы спасти самого себя. Не скажу, что эти самоисцеления мне особенно по душе. Я считаю, что лучше пострадать сейчас и снять с себя тяжесть своих карм, чем прятаться от них. Всё равно они когда-нибудь тебя достанут. Но если ситуация критическая, надо действовать не рассуждая.
- Несколько лет назад в Бомбее жил доктор Дурандар. Когда погиб его сын, он чуть не сошёл с ума. А через некоторое время он начал обращаться со мной как со своим сыном. Он не давал мне прохода, лез в мои дела, беспокоился о моём здоровье. Он доставал мне лекарства, когда надо, а иногда и когда не надо. В качестве антибиотика он обычно колол мне пенициллин, но однажды пенициллина под рукой не оказалось, и он сделал мне укол стрептомицина. До этого я никогда не имел дела со стрептомицином, и он подействовал на меня ужасно: температура, озноб, запор. Я подумал, что мне конец. Я позвал друзей, и они сели вокруг меня с плачем, думая, что я умираю. Повторяю, что я и сам так думал. Фарам по обыкновению ругался на меня. Обычно, если я не слышал его ругани несколько дней, я спрашивал: «Дитя моё, с тобой всё в порядке? Что-то я давненько не слышал твоего ангельского голосочка». Он заводился опять, кляня на чём свет меня и всю мою родню. А мне нравилось: ведь таким образом он выражал свою любовь.