А вскоре в Уфу вместо Бутурлина прибыл новый воевода — сын соратника Тюлькесуры-бея Федор Андреевич Алябьев. Устроив свою семью, он созвал волостных и дорожных старшин.
Прежде чем начать разговор, воевода поинтересовался:
— Есть ли среди вас старшина Тамьянской волости Тюлькесура-бей?
— Отец захворал и не смог приехать. Я — заместо него, — откликнулся, вскакивая с места, молодой мулла.
Узнав Садира, заезжавшего к нему в Нижнем Новгороде по дороге в Москву, Алябьев расплылся в улыбке:
— Как только кончим, задержитесь. Посидим, потолкуем, — сказал он, приобняв своего знакомого.
И опять завели башкиры речь о самом больном и насущном — о своих землях. Говорили, что исправно платят за них ясак, а их все равно обирают. Алябьев выслушал старшин, не прерывая, а под конец успокоил их, сказав, что земельные участки пришлым отдавать не будут, и подтвердил, что это узаконено специальным Уложением.
Желая произвести благоприятное впечатление на башкирских начальников и добиться доверия с их стороны, воевода решил для пущей важности зачитать грамоту Алексея Романова, где говорилось:
«…Башкирцы при прежних государях и при отце нашем, блаженные памяти, при великом государе царе и великом князе Михаиле Федоровиче всея России и против поляков, а в Московское разорение были под Москвою и после — до Московского разорения были в нашей службе под Новым Городом на Бронницах с боярином с князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким, а после того были они на нашей службе в полку у боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского…»
Часть вторая
I
После мятежа 1645 года Российское государство было вынуждено подтвердить оговоренные в Жалованной грамоте Ивана Грозного вотчинное право башкир на их исконные земли. Однако часто сменявшие друг друга воеводы, не желая выполнять условия соборного уложения Белого царя, иной раз вероломно нарушали его. И таким образом число припущенников[54] увеличивалось, а сборщики податей безнаказанно творили настоящий произвол.
Недовольство коренного населения с каждым разом росло. А вместе с тем крепчал национальный дух. Башкиры хорошо понимали, что полной свободы без единения, без борьбы за государственность, за централизованную власть им не добиться.
Жестокое обращение с населением со стороны сборщиков ясака, в конце концов, переполнило чашу их терпения. Доведенные до отчаяния люди стали поговаривать о том, чтобы подняться против притеснителей с оружием.
Собравшись и обсудив план восстания, батыры северо-восточных племен предложили возглавить его Садиру-мулле — новому старшине Тамьянской волости.
Но тот отказался.
— Я считаю, это неразумно — идти против России, к которой мы присоединились своей волей. Если я приму участие в восстании, то нарушу завет моих предков и перестану себя уважать.
Сородичи возмутились, зашумели:
— Выходит, урысы на нас — с камнем, а мы к ним — с угощением?!
— Нет мочи сносить измывательств баскаков!
— По-твоему, мы должны терпеть только из-за того, что когда-то дед твоего деда Шагали Шакман-бей кланялся Ивану Грозному?
— Если урысы хотят мира, зачем они нарушают договор?
— Разве для того башкорты вошли в Россию, чтобы промотать и проморгать наследие своих предков, терпеть притеснения, платить непосильный ясак?
— Мы так радовались, когда избавились от гнета чужеземцев, а теперь что? Из огня да в полымя?!
— Свобода или смерть!..
Когда страсти немного улеглись, Садир-мулла произнес с вымученной улыбкой:
— А мне-то дадите слово молвить?
— Конечно, — откликнулся Арысланбек-батыр.
И тогда мулла заговорил снова:
— Я тоже не хочу быть рабом, агай-эне!..
— А раз не хочешь, почему отказываешься от нашего предложения? — перебил его Хары-Мэргэн, вынужденный скрываться от русских воевод-притеснителей.
Понимая, каково батыру, Садир-мулла ответил ему беззлобно:
— Нельзя нам сейчас затевать свару. Зачем же попусту проливать кровь башкортов? Я думаю…
— Ну-ка, ну-ка, что ты там еще надумал? — снова прервал его Хары-Мэргэн.
— Да не петушись ты, выслушай сперва человека! — одернул горячего товарища Арысланбек-батыр и, обратившись к Садир-бею, сказал: — Мы тоже понимаем, достопочтенный хэзрэт, что война — это не игра. Так ведь и терпению нашему пришел конец, жизнь уже невмоготу. Вот если бы вымести кильмешяков со священной земли нашей да ускорить объединение всех племен в одно ханство! Твой род известен всем башкортам. Если бы ты только согласился возглавить восстание! Соглашайся. Когда мы поднимемся, к нам примкнут и другие волости.
54
Всех нерусских припущенников в официальных документах называли «тептярями» и «бобылями».