— Не так вовсе он говорил. И вообще неохота мне слушать, как Жигимонтовы родичи браку противились и кровь обоим молодым людям портили.
— Не перебивай. И вовсе никто ему, пану Жигимонту этому, слова поперек не сказал. Он хоть и добр так добр, мягок так мягок, однако же от семени самого Пане-Коханку. А тот, когда сам король Станислав Август Понятовский попросил у него парочку ткачей, чтобы свое поясное дело открыть, заявил: «Король в Кракове, а Кароль в Несвиже. Секреты здешние не для даренья и не на продажу». Так и пропали зазря эти секреты, между прочим.
Так вот, идем дальше. Богатства в замке Радзивиллы собрали немеряно, земель было вдоль и поперек нехожено, а Басина краса, как говорится, белый день затмевала.
— Барбарой ее звали, значит. Как королеву.
— А она никем иным отроду и не была. Водворил, значит, наш юный магнат свою хозяюшку в замок и осыпал златом-серебром, окружил дорогим узорочьем и мягкой рухлядью, портретами и раритетами. Было в том замке, по слухам, столько комнат, сколько дней в году, и средь них три больших залы — Золотая, Серебряная и Бриллиантовая. Стены зал и в самом деле сплошь были одеты золотом, серебром и небольшими алмазами. В Золотой Зале стояли также двенадцать апостолов из чистого золота, каждый в рост человека; вывезены они были в свое время из града Константинова еще меченосцами. Обои для стен других комнат вытканы были из такого плотного шелка, что не всякой корабелей порежешь. А сабли эти польские, да прямые итальянские спады, да — в ладонь шириной — итальянские чинкуэды и шотландские клейморы, да арабские скимитары и янычарские ятаганы были во множестве по стенам развешаны, потому что прежние хозяева любили кичиться редкостным оружием. Мебель местные мастера выточили из заморского дерева — красного и черного, розового и желтого — и даже такого, что за сугубую крепость свою именуется железным. В клетках и вольерах сидели редкостные заморские птицы и пели; иные из них могли говорить на человечьем языке. Но самым большим сокровищем замка были мужские кунтушовые пояса — привозные и работы местных слуцких и несвижских «персиярен». На один такой «литой» пояс тянутого и крученого золота и серебра шло аж до полуфунта, а ведь еще переливчатый узор на них выводили. «Полулитые» кушаки, где с золотом и серебром соединялись разноцветные шелка, были не так дороги, однако еще красивей. Но гордостью хозяйской были два одинаковых пояса, прозванных Близнецами: один из Стамбула, в него были вотканы изображения цветов из знаменитого сада Эзбекие, а другой — из здешней несвижской мануфактуры. Головы последнего, то есть самая красивые части на поясных концах, были сделаны самим Пасхалием Якубовичем, которого за редкостное умение и усердие сам король сделал шляхтичем. Некогда один из Радзивиллов приказал мастерам соткать точную копию драгоценного константинопольского пояса, но они не удержались — присовокупили богатую золотную бахрому, отчего пояс стал еще краше. На стамбульском кушаке махры ведь первородные, из основы. Ну а чтобы уж совсем не спутать близнецов, мастер Пасхалий вплел в орнамент каждой головы пояса свой фамильный герб.
— Мастер? Я бы уж скорее думал — мастерица, ведь их ткали, эти пояса.
— Из волоченого и крученого золота? Ну да, как же. Семь лет учиться, а потом как под замком тайну хранить — ни одна девушка это не выдержит. Уж не говоря о том, что женкам подобная работа была не по силам — там еще катать надо эти пояса, — люди свято верили, что от нежных ручек всё золото враз потускнеет. Даже помочь надеть такой пояс — а он широкий был и длинный — звали другого мужчину.
— Представляю, каково было Басе в царстве рукотворных чудес.
— Именно. В любви да в холе, как былинка в поле. Королевой она, конечно, таки смотрелась в роскошных платьях, кунтушах да шубках, однако… Попробуй пересадить лесную незабудку или степной василёк в тучную землю да еще на яркое солнце.
— Увяла?
— В полгода сгорела. То ли скоротечная чахотка, то ли, поговаривают, завистники отравили. Люди так всегда полагают, коли смерть нежданная приключится. Спасибо, колдовством не посчитали — охота на ведьм уже перестала быть в моде. Барбару-то одна старая знахарка из последних сил из могилы тянула: Зося не Зося, Беата не Беата, что разницы.
Да, Жигимонт точно каменный стоял, когда его молодую жену в фамильный склеп опускали — на ярус ниже, чем самые тайные подвалы сокровищницы, и в свинцовом гробу с таким окошком. Натянул на себя траурный жупан и кунтуш — и пояс свой драгоценный на черную сторону повернул.