Внутренность Святой Пречистой утопала в мерцании лампад, и золотистые отливы их уплывали сквозь стекла окон; в пленительной картине храма выступали отдельные неясные линии, обрывки лазури, туманные блики одежд красками писанных святых. Четыре улетающих ангела обрисовывались в этом освещении. Их золотые трубы сверкали, как бы оглашая призыв к героической защите гонимых ликов. И народ внимал таинственным трубным звукам четырех ангелов; справа и слева от холма, вдоль стен, от Золотого Рога, из всех народных кварталов поспешно стекались мужчины и женщины к Святой Пречистой, окружая Управду, Виглиницу и присоединившуюся к ним Евстахию. Православные и Зеленые осыпали их поклонением и знаками преданности, а монахи показались с крестами, хоругвями, свечами в отверстии открытых врат, за которыми чернела тьма.
Готовился совершить нечто необычное Гибреас, который, поднявшись по прямой лестнице амвона, как всегда проповедовал, сложив крестообразно руки с простертыми вперед ладонями, с лицом, на котором сияли магнетически глаза; суровым голосом возвещал он, что хочет тайно поставить на престол Управду, отныне тайного Базилевса Империи Востока, пока не превратит его в признанного Самодержца окончательная победа православных и Зеленых. Да повинуется ему, чтит, защищает его отныне всякий, ибо чело его отмечено божественным знаком Добра, во имя которого будет он царствовать.
После этого игумен сошел с амвона, и залучились золотистые огоньки свечей в наосе и трансептах. Монахи запели гимны победы, знаменовавшие освящение новой династии Базилевсов. Чьи–то руки подняли Управду. Голову его в белокурых волосах осенил венец в виде плоской золотой ленты, осыпанной драгоценными каменьями, наследие предка его Юстиниана, хранившееся в деревянном ларце во Святой Пречистой. Затем его украсили другими знаками власти: опоясали медным мечом, отягчили его руки голубым шаром в вызолоченной оправе черненого серебра и серебряным крестом с выдолбленными краями; помазали Августою Евстахию, двумя слугами в зеленых одеждах вынесенную на скамье из слоновой кости, с красной лилией на плече, драгоценным пурпуровым украшением, нежно распускавшимся своей кровавой чашечкой. Ее прозрачные глаза расширялись под насурьмленными ресницами; розовая кожа ее овального лица, верхняя часть головы в уборе из драгоценных каменьев, прямые складки одежд, ниспадавших до ног, обутых в красные башмаки с серебряными аистами, – все сообщало облику ее истинную изысканность. Виглиницу также подняли пламенно верующие руки и усадили на возвышение сильное тело надменно красивой юной девушки с лебединой шеей; на колени ее положили Евангелие, написанное киноварью, как бы некий знак возможного господства. Под звуки органа, сливавшиеся с пением монахов, на пороге иконостаса в волнах фимиама вновь показался Гибреас и обручил Управду с Евстахией, красная лилия которой, вычеканенная по его приказу, означала, по словам его, грядущее царство Добра, была символом демократии, который вознесет эллинка когда–либо превыше всех сил и могуществ, превыше всех племен и людей, исходящих от Зла и правящих Злом!
С мягкими телодвижениями, с изможденным вдохновенным лицом, утопавшим в волнах волос, как бы вырастая, свидетельствовал игумен, что обручение совершилось во имя победы арийского учения, за которое Манес казнен был и набита соломой снятая с него кожа. Союз племен эллинского и славянского спасет человеческие искусства, которые поклялось уничтожить гонение, восставшее против икон. И царить будут в Византии оба эти племени, а не народ исаврийский, влитый как смертоносный яд в святое тело византийской церкви, развращенной на вершине своей, во Святой Премудрости, в которой гнусно священствуют оскопленный Патриарх и смердящие помазанники. Но он, Гибреас, игумен Святой Пречистой, ставшей теперь убежищем потомков Юстиниана, отец православных, опора Зеленых и вождь демократии, свергнет Константина V и его безбожного священнослужителя; во имя добра и искусств человеческих возложит он венец на Управду и Евстахию, отпрыски которых навек утвердятся в Империи Востока и возродят ее!