– Отец наш Склерос! Мать Склерена! Вот отец наш Склерос!
Показалась рыжая борода анагноста, резко сверкавшая, покрывавшая всю выпяченную грудь его, облеченную убогой рясой. И чуть не со слезами ласкал он дорогие создания, младших поднимал к губам, и, обвивая руками его шею, болтали они ногами. А он смеялся, и словно отцеплялась, стремительно опускаясь, длинная борода его, столь же быстро поднималась в довольном щелканьи зубов.
Он целовал детей в щеки, в лоб, в подбородок, а спокойная, приветливая Склерена продолжала шить, бросая время от времени на мужа счастливый взгляд.
– Знаешь, тайный Базилевс сделается Базилевсом всенародным. Игумен сказал, что скоро возвеличат его в Великом Дворце!
– Ах! Тайный Базилевс будет всенародным! – И, повторяя это, Склерена задумалась, и тягостное изумление омрачило ее лицо. – А ты оставайся в храме и молись за тех, кого коснутся секиры, копья и палицы воинов Константана V!
Она сказала так Склеросу, потрясенная видением грядущей резни, и пошла, провожаемая своими восемью детьми, которые радостным хором распевали:
– Мать наша Склерена уходит, когда наш отец Склерос остается. Уведем отца нашего Склероса!
И они увели Склероса, взяв друг друга за руки, начиная с матери, открывавшей цепь, и кончая отцом, замыкавшим шествие взрывами хохота, от которого с радостным щелканьем зубов поднималась и опускалась его рыжая борода. Но смеялся он не настолько громко, чтобы заглушить доносившийся снизу из монастырского сада рев Богомерзкого, чередовавшийся со стремительными ударами и воплями Иоанна.
– Ликуй, как ликую я! Автократором Востока скоро будет Базилевс Добра, отрок Управда, хранимый Святой Пречистой, и настанет конец Константину V, жеребцу, богомерзкому, как ты!
Оглушительнее становился неумолчный рев, подобный чудовищному извержению органа, он проникал к Склеросу, Склерене и восьми детям в покои их – незатейливое сооружение, примыкавшее к гелиэкону и храму, соединенное с последним продолговатым коридором, в который вела широкая лестница, сверху освещенная. Что–то жалостное пробивалось в этой грубой строптивости зверя, словно протестовал Богомерзкий против готовившегося восстания, которым окончательно решится на этот раз единоборство Святой Пречистой со Святой Премудростью, тайного Базилевса Управды с официальным Базилевсом Константином V.
– Да, молись, молись за тех, которых умертвят воины нечестивца, молись, чтобы Иисус и Приснодева сохранили великолепие нашей Святой Пречистой!
И, сидя на скамейке в глубине узкой комнаты, где; варилась пища в глиняных муравленых сосудах, она гладила по щекам Зосиму, Акапия и Кира и тоскливо посматривала на остальных. Жадно поглощали они снедь, подпрыгивая на нетерпеливых ногах. Склерос смеялся; рыжая борода по–прежнему двигалась вверх и вниз в такт веселому прищелкиванию зубов.
– К чему эта радость? Приснодева и Иисус могут разгневаться на нас за то, что мы смеемся, когда Византия погружена в скорбь, когда Голубые готовятся затопить все в крови, чтобы помешать Зеленым вознести Управду в Великий Дворец, когда ныне властвующий Самодержец ослепит, конечно, всех, кто попадет в руки его воинов, Спафариев, Схолариев, Экскубиторов, людей Аритмоса, Варанги, Миртаитов, Буккелариев, Маглабитов и Кандидатов!..
О последних она упомянула с великим страхом, и в воображении ее мелькнул силуэт Дигениса, известного всей Византии.
– Кандидатов, над которыми начальствует Дигенис, по слухам такой же скопец, как и Патриарх, – и в этом причина ненависти обоих их к иконам – Дигенис, который истязает православных, хоронит их живыми, отсекает им головы, или обрекает мукам в тысячу раз горшим смерти, как случилось это с Сепеосом и Гараиви.
Слушая ее, Склерос прилежно крестился пальцами указательным и большим. Но, по–видимому, его не волновал трагизм этих картин будущего, и он снова засмеялся, и снова заходила вверх и вниз под щелканье зубов его сверкающая борода. Когда заплясал вокруг него один из детей, он проговорил:
– Теос воздвиг Святую Пречистую на прочных устоях учения о Добре и не поколебать ее смертным Базилевсам. Сила Всевышнего за игумена Гибреаса, особливо – если игумену удастся укрепить огонь свой громом. Если он решил, чтобы Управда выступил в Византии для борьбы за Восточную Империю, то, значит, уверен в победе как Зеленых, ныне многочисленных, так и православных, которых нисколько не страшат гонения иконоборцев.