- И хорошо они играют?
- Как вы примерно. Только мыслят очень прямолинейно. Как автоматы. Хитростей игровых не понимают. Я так думаю, что шахматы для них игра новая, и они ее только осваивают.
- А на базу вы к ним часто ходили?
- Нет. Я и разу не был. Сегодня они сами вышли со мной на связь, но что хотели сказать, я толком не понял. Поэтому и решил съездить. Может, что узнаю подробнее.
Сейчас в его лице не было прежней детской восторженности. Был он задумчивый и сосредоточенный. Пропала прежняя словоохотливость, и разговорить его, я не смог.
Впереди показались развалины кирпичного строения, и он меня попросил остановиться.
- Вот здесь остановитесь. Скорая, когда сломалась, как раз на этом месте остановилась. Вы меня здесь подождите, а я сам схожу. Прошлый раз я их видел вон на том поле. Сейчас их здесь нет, - он выглядел несколько растерянным. - Пойду посмотрю поближе.
Василий Михайлович пересек дорогу и, оглядываясь по сторонам, пошел в поле. С него скосили пшеницу, и теперь из сухой земли изредка торчали голые желтые стебли, местами лежала небольшими кучами солома, да две коровы и несколько баранов бродили в поисках корма. Тихо было в этом месте. Даже автомашины на дороге не появлялись.
- Жаль старика с его причудами, - подумал я, - Ну, пусть пообщается с природой. Время у меня есть, - и пошел к арыку намочить тряпку, чтобы вытереть стекло автомашины.
Когда я присел на краю арыка и окунул тряпку в воду, сверху меня словно придавили чем-то мягким. Совсем не сильно. Но при этом спину мою проскребли острой гребенкой. Я даже вскочил от неожиданности и стал оглядываться. Вокруг стояла прежняя тишина, и царило полное спокойствие. Невозмутимые бараны продолжали целеустремленный поиск редкого корма. Потом я обратил внимание на майн, стоящих на обочине асфальтовой дороги. До этого они бегали организованными группами, переворачивая сухой помет и о чем-то постоянно болтая. А сейчас их шеи вытянулись в сторону поля, в их позах чувствовалось напряжение и готовность мгновенно улететь. Майны молчали. Василий Михайлович бесследно исчез. Со своей скоростью передвижения он не мог уйти за видимые границы. Я отошел в сторону и стал осматривать поле под другим углом зрения, Василий Михайлович пропал. Майны уже пришли в себя и, постоянно перекликаясь, занялись ревизией коровьих остатков и ловлей кузнечиков. Я сел в машину и стал думать, что мне делать в сложившейся обстановке и как организовать поиски Василия Михайловича.
Возможно, я задремал, но очнулся, когда машина качнулась от открываемой дверцы, и увидел, что в машину влезает Василий Михайлович.
- Куда вы исчезали? - спросил я его. - Я чуть с ума не сошел.
- Ходил на базу. Вы же знаете.
- Какая база? Кругом чистое поле, - сказал я, и на всякий случай еще раз осмотрел все вокруг.
- База есть. Только вы ее не видите. Я тоже не видел, пока не подошел вплотную, - он стал поудобнее устраиваться в кресле. - А как тарелка взлетала, вы не почувствовали?
- Нет, - ответил я и вспомнил, как гребенкой поводили по моей спине.
- Когда тарелки взлетают ощущение всегда сильнее чем, когда они садятся, - сказал Василий Михайлович, сумрачно глядя перед собой.
Он стал еще задумчивей и, главное, изменился цвет его глаз. Они уже не излучали синь небес и детскую наивность. Это были серые глаза старого человека. Поблекшие глаза человека, прожившего долгую жизнь. Мы ехали на машине, а Василий Михайлович молчал.
- Так они разговаривали с вами? - спросил я его.
- Разговаривали... То, чего я боялся услышать, они и сказали. Сказали, что моя машина - организм мой - полностью износился и ремонту не подлежит. Пора, говорят, дед, тебе закругляться. Ресурсы исчерпаны и здесь для тебя не жизнь, а одно мученье. Никому ты теперь не нужен и нет никому до тебя дела. И не с кем тебе даже здесь поговорить. На небе тебе будет лучше. Мы твою душу в хорошее место пристроим. - Он долго молчал. - Может, там и лучше, а я, наверное, устроен как собака эта рыжая. Знает, что ее съедят, а убежать не может или не хочет. Я вот тоже знаю, что здесь уже жизни нет, а уходить не хочу. Что я там буду делать? В том синтетическом мире. Без этой природы земной и, главное, без голоса человеческого и без общения?
- А про Марию Николаевну они ничего не сказали? - спросил я.
- Я думаю, они меня просто откормили, подкинув лишние три года, прежде чем слопать!
На мой непосредственный вопрос он не ответил и больше не сказал ни слова. Молча вылез из машины у своей калитки и ушел в нее, не прощаясь, не оглядываясь и не опираясь на палку.
За зелеными воротами во дворе Рема появился большой стол около дома, и несколько корейцев средних лет дружно занимались на нем приготовлением пищи, стуча острыми ножами по разделочным доскам.