Выбрать главу

Через неделю вернулся Вадим. Проклятая колдунья передумала, обманула! Что уж там щелкнуло в ее затуманенном сознании, так никто и не понял, только она отказалась даже взглянуть на Алика, а ведь было все обговорено.

- Ты бы сказал, что специально ехали, из Москвы! Везли больного, доставали билеты!

- Да плевала она на нас.

Мы бродили по весеннему голому скверу, промозглый ветер загнал нас в кафе. Мы сидели и смотрели друг на друга, каждой клеточкой, каждым нервом своим ощущая, что кончено, кончено: теперь оба мы знаем об Алике и несчастной женщине, которая сидит и ждет мужа, потому что больше ей ждать некого. И никого, кроме неверного мужа и больного сына, у нее нет.

- Я не должен был тебе говорить.

- Да, не должен.

- Просто не выдержал, устал молчать.

- Понимаю.

- Прости меня, Ташик.

- За что?

- Я все убил.

- Да.

- Не думал, что так получится.

- Знаю.

- Прости!

- И ты...

- За что?

- Что ревновала, приставала с театрами и кино, требовала внимания. И еще - за Палангу.

- Ничего ты не требовала. А Паланга была спасением: я был на грани. Она была безумным - понимаешь? - безумным счастьем. Тот актер... Как он сказал...

- Я помню, - торопливо перебила я.

- Но я не могу без тебя! - Вадим схватил меня за руки. - А ты? Нет, смотри на меня! Ты можешь?

- Не знаю.

- Не бросай меня, Таша! Ах я дурак... Не надо было рассказывать!

- Ведь ты не смог.

- Да, не смог. Сколько мог, держался...

"Не бросай..." Мой Вадим - насмешливый, гордый, - и такие слова, невероятные для него.

Потом мы снова ходили по скверу. На углу висели большие часы, отсчитывая минуты. Я прямо физически ощущала, как истекает отпущенное нам время, наше с ним общее время...

Конечно, мы расстались не сразу. Все лето прорывались друг к другу, когда становилось невыносимо, когда невозможно было жить не увидевшись. Встречались и ходили по улицам или сидели на лавочке у нашего Моспроекта, несколько раз съездили даже к Валечке. Но все стучало во мне: "Конец, конец, все у нас кончено". И когда уехала моя молодежь на Урал - жить в палатках, бродить по лесам и удить рыбу, - когда я осталась одна, я не позвала Вадима: он жил на даче, был там нужен - еще и с продуктами совсем, ну совсем стало плохо, - и я ничего ему не сказала. А он ни о чем не спросил.

***

- Мам, тебе, случайно, не хочется стать бабушкой? - философски поинтересовался Митя.

Черные от загара, они сидели рядышком на кушетке - счастливые, молодые, надышавшиеся лесами, накупавшиеся в холодных уральских реках. В прихожей валялись их неподъемные рюкзаки, на стол была выложена добыча черника и ежевика, пересыпанные сахаром, какие-то целебные травы, разложенные по матерчатым, сшитым Люсей мешочкам.

Я уставилась на своего непредсказуемого ребенка.

- Ты знаешь, - сказала, вслушиваясь в себя, - а пожалуй, хочется.

- - Ну, что я тебе говорил? - Митька расхохотался и затискал Люсю. - А ты боялась!

Люся улыбнулась смущенно и мягко.

- Я позвонила маме, она сказала, можно жить у них.

- Почему у них? - всполошилась я. - Разве у нас так уж тесно? Перебирайтесь в большую комнату, тем более малышу нужен воздух, а я тут, в маленькой.., - Да ладно, ладно, рано еще решать, - по-хозяйски вмешался Митя: он уже чувствовал себя главой семейства.

- А какого черта, интересно, шлялись вы на Урал? - неожиданно для себя заорала я. - Разве ей можно таскать рюкзаки? А спать на земле? Трястись на грузовиках?

- Мам, - хохотал Митька, - мы ж не знали! У нас только два месяца!

- Тем более! - бушевала я. - А резус-фактор вы проверяли? У врача были? Как - не были?

Меня охватили страх, такая за них тревога!

- Мам, ты чего? Да все нормально, мама!

- И чтоб витамины... Тяжести не поднимать,..

Полы - я сама...

- Татьяна Васильевна, - прорвалась сквозь мой крик Люся, - да мне мыть полы только на пользу. Я и на гимнастику буду ходить.

- Ну, это мы с мамой твоей все обсудим. Зови их на воскресенье.

***

Я встретила Вадима под Новый год. Люся уже собиралась в декрет, мы волновались и ждали, спорили, как назвать (Митька был нахально уверен в рождении сына, к тому же склонялись и в консультации; родилась, естественно, девочка), мы рыскали по Москве как голодные волки, добывая марлю, пеленки и одеяльца. Не стоило бы, конечно, покупать заранее, но в эпоху глобального дефицита пришлось суевериями пренебречь.

Люся превратилась в кругленькую милую женщину с трогательным выражением лица, ничего кошачьего в ней не осталось, а может, его и не было. Вечерами Митька торжественно выводил ее на прогулку, а потом она сидела под торшером и в руках ее тихо позвякивали спицы. И было в ней самой что-то такое уютное, что и нам рядом с Люсей становилось тепло и уютно, мы и говорить стали тише, спокойнее.

Двадцать пятого наша дружная проектная группа отправилась в Дом ученых - праздновать Рождество, что было внове, а потому приятно вдвойне. Летом вышел указ о борьбе с пьянством, и в ресторанах тут же перестали подавать спиртное. Какое это имело отношение к алкоголикам, никто не знал: алкоголики вроде по ресторанам не ходят. Может, на всякий случай решили всех, чохом, сделать железными трезвенниками? Любят у нас все валить в одну кучу: Россия - страна крайностей, так было всегда, и, кажется, так и будет. Не пить - так уж никому никогда! Именно к этому призывала обалдевшая от свободы пресса, изумляя народ откровениями: даже глоток пива убивает, оказывается, в мозгу какие-то клетки.

Наша группа, сплоченная многолетними сражениями с ГлавАПУ, посовещавшись, решила, что клеток на наш век, пожалуй, хватит, переучивать нас поздно и незачем, а праздничный стол без вина - нечто унылое и нелепое. Николай Кириллович, мой верный зам, был отпущен с работы чуть не с утра, к двум уже четко стоял у закрытых дверей магазина, первым прорвался к прилавку и к концу рабочего дня притащил в отдел все, что требовалось. В ресторан он вошел с видом академически строгим, даже суровым, толстый портфель оттягивал правую руку, говорил о занятиях серьезных и важных - так что со спиртным за нашим столом был порядок. Запретный плод всегда сладок, и мы хохотали до упаду, восхищаясь ловкостью рук Николая Кирилловича, а он справедливо чувствовал себя героем дня и даже поднял тост за собственное здоровье, получив всеобщее одобрение и поддержку.