..Когда меня вытащили из сугроба и я отряхнулся (лицо при этом пылало, как после хорошей бани), то я сказал смеющимся Еленам:
- Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Будет и на моей улице праздник. Я вам припомню...
- Припоминай, - сверкнула глазами Зверева. - Тоже мне, неуловимый мститель граф Монте-Кристо!
- Ой, Зверева, отольются тебе мои слезы...
- По-моему, - глубокомысленно заметила Зверева, обращаясь к Хрусталевой, - нашему Андрюшеньке Бородину урок не пошел впрок, извиняюсь за неудачную рифму. Надо бы повторить...
- Не надо! - я отскочил от девушек на несколько шагов. - Я больше не буду...
- То-то же, - проговорила Зверева.
* * *
Трамвай к остановке подошел сразу. Оба вагона были забиты битком вероятно, только что пришла московская электричка.
Стоявшие на остановке пассажиры принялись штурмовать переполненный трамвай. Водитель, моложавая женщина с усталыми глазами, вылаивала в микрофон ценные указания пассажирам: "Побыстрее, товарищи, побыстрее, проходите дальше в вагон... Поднимайтесь с подножек... Оплачивайте проезд". Наконец, кто смог, втиснулись в вагон и водитель пробурчала:
"Осторожно, двери закрываются..." Но двери закрываться не хотели. Им это было трудно сделать из-за пассажиров. "Граждане, не держите двери!" рычит водитель. Раздается злой, протяжный визг насилуемых трамвайных дверей. "Граждане, следом идет одиннадцатый маршрут, освободите двери..."
Двери натужно, изнеможенно визжат. "Пока не закроются двери, я никуда не поеду", - заявляет водитель. Еще одна тщетная попытка закрыть двери...
"Сейчас всех высажу и поеду в парк!" - грозится водитель под усталый скрип дверей. "Да сойдите вы с подножки, в конце-то концов! - выходит из себя водитель. - Следом идет полупустой вагон..." Но зачем дожидаться другого вагона, пусть даже полупустого, если тебе нужно забраться - любой ценой - именно в этот?
Наконец двери поднатуживаются и, плотоядно причмокнув, соединяют две свои половинки. Из кабины водителя доносится вздох облегчения. А в утробе вагона становится еще теснее. Трамвай резко дергает, трогаясь с места, и пассажиры начинают испытывать чувство локтя друг друга. Слышатся ругань и оскорбления. На вопрос: "На следующей сходите?" - звучит невразумительный ответ. На повторный вопрос доносится волчий рык.
Так и едем до следующей остановки, где новые пассажиры жаждут занять места в вагоне. И повторяется прежняя история...
Мне и Ленке Зверевой повезло. Нам удалось без особых потерь втиснуться в небольшой закуток между билетной кассой и кабиной водителя. Место было очень удобное: если вдруг войдут контролеры, мы сможем оторвать билет прежде, чем они успеют до нас добраться... Правда, ей-то пыльный мешок, набитый картошкой, больно упирался мне в позвоночник. Однако через три остановки обладатель пыльного мешка покинул вагон под неодобрительные отзывы других пассажиров, и дышать стало легче.
Хрусталевой рядом с нами не было - она не успела зацепиться за кассу и течение унесло ее куда-то в середину вагона, где она и страдала в одиночестве, не имея возможности поддерживать разговор.
- Форменное безобразие! - выдала Лена сразу, как только вагон тронулся. - В такой толпе есть шанс превратиться в лепешку!
- Хочешь, дам тебе совет, как избежать столь печальной участи?
Лена изучающе посмотрела на меня, справедливо ожидая подвоха. Она, конечно же, была права.
- Ну, говори, коли не шутишь...
- Худеть надо, - сказал я.
- А ты, однако, нахал, - заметила Лена и отвернулась к окну.
- Америку открыла! Я давно это знаю. С детсада...
- Ничего, мы тебя скоро от этой болезни вылечим, - пообещала мне Лена.
- Как? - полюбопытствовал я.
- Лучшее лекарство от избыточной наглости - темная.
- А кто меня будет таким вот образом лечить? - поинтересовался я. - Ты, что ли?
- Не только я. Вся двадцать пятая группа.
- Двадцать пятая группа на такую провокацию не пойдет, - уверенно возразил я.
- Ты думаешь? - усмехнулась Лена. - Если как следует попросить, пойдут с удовольствием.
- Нет, - снова возразил я, - Леночка Корнилова и Марго Федосеева, Танька Кедрина и Светка Шепилова, Жанка, Оксанка, Светка-Тэсс из рода Баскервилей никогда не пойдут!
- Посмотрим, - многообещающе улыбнулась Лена.
- Посмотрим...
- Лучше смотри, посоветовала Лена, - особенно когда будешь один ходить по темным и заброшенным переулкам. Ты же любишь такие прогулки...
- Люблю, - согласился я.
- Ну, вот, одна из очередных таких прогулок может закончиться для тебя печально, - произнесла Лена таким тоном, словно всю свою сознательную жизнь работала в сицилийской мафии.
- Пожалуй, - проговорил я, - мне нужно будет нанять телохранителей...
- Они тебе не помогут, - отрезала Лена.
- Посмотрим...
- Посмотрим...
На этой оптимистической ноте тема для трепа исчерпала себя. Тем более, что на нас уже с нездоровым любопытством стали оглядываться другие пассажиры... Конечно, только круглый дурак не понимал, что мы беседовали в дружеско-шутливом духе. Но вдруг кто-нибудь поймет наш разговор как нечто очень серьезное и захочет проявить бдительность...
Лена, повернувшись к трамвайному окну, чертила на запотевшем стекле какие-то странные знаки, похожие на древние иероглифы. Взгляд ее был затуманенным, словно она находилась где-то далеко, в мире сказочных грез.
- Это что у тебя за авангард? - полюбопытствовал я.
В глазах у Лены нехотя проявилось осмысленное выражение. Так бывает у того, кто возвращается из заоблачных высот на грешную землю.
Лена небрежным движением стерла со стекла свои шедевры и недовольно буркнула:
- Полный маразм с этим комсомольским собранием... Наверное, ночью кошмары будут сниться. Помнишь, когда базарили о "Слове"?
Я, конечно же, помнил. Собрание завершилось всего полчаса назад, и ощущения были свежими, как никогда. И я чувствовал, что на филологическом факультете вскоре должна начаться совсем новая жизнь.
И она началась. Буквально на следующий день.
Но это, как сказал классик, уже совсем другая история...
Январь-февраль 1989
Алекс Бор, 2001