Танька стояла в коридоре около окна. Джинсы "Тверь". Рубашка навыпуск.
Сумка "Адидас" через плечо. Ну прямо современная вариация на тему "Кармен".
А вообще-то Танька девчонка ничего. Симпатичная и обаятельная. В отличие от Геворкянц... В ее взгляде есть что-то инопланетное. Когда я ей об этом сказал - год назад, когда мы были в колхозе перед первым курсом, Танька не растерялась:
- А я и есть инопланетянка. Заброшена на Землю наблюдать за людьми.
- Надеюсь, вы не хотите нас завоевать? - поинтересовался я, почти готовый поверить тому, что сказала Таня. Дело в том, что я писал фантастическую повесть о девочке, прилетевшей на Землю с другой планеты в качестве наблюдателя, и мне было очень интересно, если бы такое случилось в реальности. Особенно здесь, в деревне, где мы уже почти месяц собирали картошку. Город остался далеко, развлечений не было никаких, и, думаю, всем нам не помешал даже контакт не только с космическими пришельцами, но и с потусторонними силами, только бы излечиться от скуки...
- Нет, что ты, совершенно серьезно ответила Таня, приятно улыбаясь, мы никого не завоевываем. Мы только воруем землян для опытов. Это очень больно, но мы не обращаем внимания на крики - наука требует жертв...
У Тани было полное розовощекое лицо с торчащими в стороны ушами, которые, впрочем, ничуть не портили ее, и полными губами, к которым мне почему-то всегда хотелось прикоснуться. Уши она закрывала густыми волосами, и ничего не было заметно.
- Надеюсь, что ты не принесешь меня в жертву своей науке?
- Посмотрим, - ответила Танька. - Я передам информацию в центр. Может быть, тебя оставят.
По-видимому, она выполнила свое обещание, данное мне больше года назад на картофельном поле. Соплеменники Таньки Кедриной до сих пор не трогали меня. Наверное, им хватало других подопытных...
Ну а если говорить серьезно...
В колхозе мне казалось, что я был влюблен в Таньку. Так сказать, первая филфаковская любовь... Впрочем, вскоре я понял, что совершаю несусветную глупость, и тем самым навсегда избавил себя от страданий неразделенной любви к Таньке Кедриной. Тем не менее мы с ней постоянно ругаемся, причем по любому малозначительному поводу. Танька отличается очень вспыльчивым характером и очень быстро обижается. Или делает вид, что обижается, я так и не понял. Но в любом случае, обидевшись, она перестает разговаривать со мной. На какое-то время мы становимся чужими людьми и, если встречаемся в коридорах или на лекциях, даже не здороваемся.
Однако проходит немного времени - дня три или четыре, - и Танька как ни в чем не бывало подходит ко мне, что-то говорит... Я ей отвечаю...
И между нами восстанавливаются прежние приятельские отношения.
Отношения, обычные для однокурсников...
- Ты пойдешь? - поинтересовалась Танька.
- Не знаю, - я лениво пожал плечами. - А ты?
- Схожу, наверное...
- Я, наверное, тоже. А с наших кто будет?
Под "нашими" я имел в виду 25-ю группу. Сам-то я учусь в 22-й группе, однако с 25-й меня связывают дружеские отношения. Перед первым курсом вместе трудились на картошке. Вместе преодолевали жизненные трудности.
Такое не забывается...
- Не знаю, - ответила Танька.
- А на лекции почему никого из 25-й не было?
- А что здесь делать? - резонно возразила Танька. - Обо всем можно в газете прочитать.
- Конечно, - согласился я. - А ты случайно не видела Звереву и Корнилову?
- Случайно видела, они на первом этаже. А зачем они тебе? - с ревнивой ноткой в голосе поинтересовалась Танька.
- Так, дела, - неопределенно ответил я.
- Знаем мы, Андрюшенька, твои дела, - ехидно проговорила Танька. - Все носишься со своей фантастической повестью. Я же еще в прошлом году тебе сказала, что она никуда не годится. Написал бы что-нибудь новое.
- Некогда, - ответил я. - Вот универ закончу, тогда развернусь на полную катушку. Стану богатым и знаменитым писателем. Третьим братом Стругацким...
- Долго ждать, однако, - сочувственно заметила Таня.
- Подождем, куда нам торопиться?
Так, разговаривая, мы спустились на первый этаж. Зверевой и Корниловой там не было.
- Ну и где они? - поинтересовался я.
- Были здесь. Наверное, в буфет пошли.
Таня задержалась у зеркала, а я не стал ее дожидаться и, заглянув в книжный киоск, где не было ничего нового и интересного, вышел из универа.
В "предбаннике" и вправду висело яркое, с претензией на эстетичность, объявление, зазывавшее комсомольцев филологического факультета на отчетно-выборное собрание. До начала собрания оставалось чуть меньше двух часов, так что нужно было ехать домой пообедать.
Правда, я так еще и не решил, идти мне на собрание или воздержаться от бессмысленного убийства драгоценного времени.
2.
К пятнадцати часам я не успел, опоздал на полчаса. В последнее время в нашем городе почему-то подозрительно часто стали выходить из строя трамваи. Не иначе диверсия со стороны противников перестройки, гласности и демократизации... Испортится один трамвай - и все движение застопорится на неопределенное время. Горожане становятся заложниками научно-технического прогресса. Самые терпеливые пассажиры уныло ждут, когда можно будет ехать дальше. Другие нервничают, ругаются между собой и с водителем, словно от него что-то может зависеть. И в конце концов, махнув рукой на все, идут пешком. Или с равной долей успеха штурмуют автобусы и троллейбусы...
Когда я пришел на факультет, то думал, что собрание давно уже идет. И не только идет, но и близится к концу.
Оказалось, что я не только не опоздал, но и пришел слишком рано - народ только собирался. На первом этаже, перед входом в десятую аудиторию самую просторную и самую холодную на факультете - стояли столы, за которыми сидели девушки-старшекурсницы. Оказалось, что, прежде чем войти в "десятку", нужно зарегистрироваться. То есть отметиться.
Засвидетельствовать свою явку...
Изумленный таким нововведением (я хорошо помнил, что в прошлом году обошлись без ненужной бюрократии), я подошел к столу, за которым по-хозяйски расположилась Светлана Егоркина, студентка четвертого курса, которая в этом году командовала нами в колхозе, и самым небрежным тоном, на который был способен, поинтересовался: