— Позовите Персефону, — хмуро говорит Арес, почесывая бороду. — Она его за ушко — и домой, значит…
Только вот — где Персефона, кто ее видел? Куда увел царицу подземного мира всевидящий Прометей?
— Я поищу, — тянет руку Гестия. — Расскажу ей.
Афина дарит одобрительный кивок.
— Хорошо. Может статься, Персефона сумеет его удержать… а нам тем временем придется удерживать Гигантов.
Тишь. Тревожно и ласково плещут волны. Предвкушают великую битву — ждут, пока свое слово скажет война.
Война, правда, говорить не торопится: застыла с разинутым ртом. Возмущенно смотрит на свою жену.
— Царица моя — неужто ты от меня нахваталась?! Ну, раз уж ты решила быть неистовой — побуду мудрым. На Флеграх их не взять, так? А батюшка отправится прямиком на Флегры. Каким же это мы образом опередим его и удержим Гигантов, если на Флеграх их не взять? Там, как-никак, властвует Гея.
Мудрость улыбается загадочно. Треплет муженька по плечу — не понял разве, неистовый?
— Есть способ сделать так, чтобы Мать-Гея не дала им силы.
И взгляды — железо и бронза, черный и серый, скрещиваются в одной точке.
На берегу, который облизывают ласковые приливные волны.
И ложатся пальцы — тонкие пальцы лучника и музыканта — на трезубец, как на кифару. Волна подкатывается под ладонь, выгибается под ней послушной струной — сыграй любую мелодию, наш избранник, наш Владыка… Мы слышим твою волю.
«Слышш-им… слыш-ш-ш-шим…» — мерно шепчут волны.
Что слышит сам Владыка Морской? Кто там знает. Сидит, не оглядываясь на других заговорщиков. Ласкает дрожащими пальцами воду, серебро тополиных листьев с волн собирает. Говорит не оборачиваясь, тихо:
— Да. Гея не даст им силы.
Только что-то мелодия волн уж слишком переполнена болью и скорбью. Как глаза Афины Мудрой — тревогой.
— Но даже и в этом случае — Гигантов не победить богам. У нас нет войска — новое нам не успеть собрать. И у нас нет лучника.
Звучит тихое ругательство Ареса — перчинка в и без того остром блюде.
Кушайте, не обляпайтесь, заговорщики. Вы, кажется, смертного лучника искали — принести погибель Флеграм? Смертный сделался бессмертным, лучник — мечником. И он собирается принести погибель уже не только Флеграм. Гее… мирозданию… может, вообще всем — если вдруг дрогнет рука и Серп не остановится. Как смерть Гигантам нести будете, заговорщики, а?!
— Можно еще успеть за тем парнишкой, — размышляет Арес. — Учеником отца. Все же стреляет он славно — может получиться. Или какого-нибудь героя добыть?
Афина хмурит брови — сейчас спорить начнет. Мол, где ты найдешь такого героя, чтобы не спятил при виде Флегр? Не делают сейчас таких! Да и где добыть лучника с настолько бестрепетной рукой, чтобы…
— Не нужно искать.
Шепчут волны — или шепчут бледные до синевы губы одного морского?
— Подождать немного. И у вас… у нас… будет лучник. Смертный… лучник.
Губы изгибаются в болезненной усмешке — тетивою напрягшегося лука.
А волны пробегают по берегу — как пальцы музыканта по струнам кифары. Касаются рук своего Владыки — и длят и длят свою бесконечную песню.
О прекрасной лучнице, однажды встреченной на берегу. О скалах в объятиях моря. О недолгом счастье, прощальном поцелуе, шепоте: «Ты поймешь, я знаю… ты поймешь». Об ответном упрямом молчании — «Я все равно буду ждать тебя, все равно буду петь тебе. Кем бы и какой бы ты ни пришла…
Стрела моя».
Волны поют и поют, и стирают с легкого серого праха, покрывающего берег, чьи-то невесомые следы. Истирают из настоящего образ прекрасной златоволосой… нимфы? Богини?
Волны оставляют одно — полуразмытые отпечатки ног лучницы, которая шагнула в объятия моря. Повернулась, чтобы бросить прощальный строгий взгляд на того, кто остался на берегу.
Отвернулась, изламывая вокруг себя мир. Уходя.
— Куда? — спрашивает Арес Неистовый, чуть шевеля побледневшими губами. — Куда она ушла?!
Море не отвечает ему — просто продолжает свою печальную песню.
У вас будет смертный лучник, — шепчет море горько. Успокойтесь. Будет смертная… лучница.
И смолкает виновато, принимая горький взгляд своего Владыки. Взгляд, который будто хочет проследовать — туда, куда ушла золотоволосая, разящая без спроса стрела.
Пути таких стрел знает разве что Ананка.
Тишина. Темнота. Неполная, растресканная, будто амфора, сделанная неумелым мастером. По темноте расползаются огненные трещины — далекие отблески притоков Флегетона.
Каменная тропа, ведущая к ненасытной, распахнутой настежь Тартарской пасти. Без ворот — Посейдон или Мом, пока правили, не догадались хотя бы чем-то прикрыть зев черного небытия. Оттого здесь, у мягко журчащей ледяной речки, легко можно различить вечный голод — сочащийся, струящийся из бездны.