Хитрец хитрецов, обманывающий богов, ты обманул меня, но ты зря сказал, что готов это оплатить вечностью мук.
Сказание 15. Об искушениях и желании верить
Зрачки вонзала мне булавками Медуза
в глаза, и сам себе я в горле стал колом.
С. В. Петров.
Это будет позже.
Когда слово «герой» на земле перестанет казаться чем-то новым, когда Эллада услышит поступь Геракла – Победителя Чудовищ, когда Дионис займет свое место среди Двенадцати, а в огнях смертных очагов запылают искры от улыбки Гестии…
Да, это будет позже, но острие памяти капризно. Оно не желает ровно скользить по песку: то в ямку провалится, то на холм взберется, а то вообще скакнет через несколько вех и прикинется коварным торговцем: всучит что-то невнятное, ненужное, на что потом ты будешь пялиться в недоумении: откуда оно у тебя в голове-то взялось?!
Вот и это – то ли из глаз жены, то ли вообще от тещи долетело, а может, Афина или Афродита поделились, сами того не заметив.
– Вечно ты всех хочешь поссорить, Эрида!
– И в мыслях не было! В мыслях!
– А по-моему, это интересный вопрос…
Общество богинь гомонит, захваченное возможностью поспорить. Вопрос, брошенный вскользь – всем вопросам вопрос: а каким должен быть настоящий муж? По такому вопросу и не захочешь – а влезешь в спор и выскажешься, на радость зорко следящей Эриде.
Хотя нет, выскажутся не все. Деметра точно промолчит: она отворачивается от пиршественного стола и сминает в пальцах край плаща, по лицу так и видно, что она прямо сейчас может привести пример, каким муж быть не должен. С длинным перечислением недостатков мужа и вотчины.
Гера тоже слова не вставит, тем более – что у нее-то и слово одно: «Верным». И много тяжких вздохов после него. Потому супруга Громовержца кусает губы и хмурит брови: чего тут обсуждать, каким мужу надо быть, тут надо придумывать, как Гераклу еще напакостить…
А остальные – с удовольствием.
– Красивым! – вдохновенно взмахивает рукой Афродита, и Эрида с Гебой тут же обмениваются горькими вздохами: вот бы им такие ямочки на щеках! – Хорошо сложенным. И уметь целоваться. Обязательно. Еще он должен…
– Мыться! – громко, свистящим шепотом помогает Эрида под общее хихиканье. Киприда брезгливо кривится – вспомнила вечно чумазого мужа.
– И конечно, он должен быть без изъянов: не кривой, не горбатый, не…
– Гефест? – невинно вставляет Геба.
– И уделять жене время, а не пропадать в этой своей кузнице! – цедит свысока богиня любви, и гневный румянец ей идет точно так же, как все остальное.
Геба разносит нектар, хихикая в ладошку: «Буду знать, кого выбирать…»
– Ласковым… – плаксиво тянет Амфитрита. – Нежным… как… как… утренний бриз… Чтобы мог сочинить песню… на ушко что-нибудь нашептать… сказать жене, какая она красивая… спросить ее о чем-нибудь…
– Разве дядя у нее не спрашивает? – шепотом удивляется Артемида. Афина криво усмехается.
– Спрашивает. Думаю, спрашивает, у кого лучше фигура: у него или у Зевса.
– Веселым муж должен быть, – смеется Ирида. – Что толку с вечно хмурого? А вот если он и пошутит, и улыбкой обогреет, и с остальными попросту, а не свысока: станцевать, попировать… вот это муж!
– Огнем… – медленно тянет Ата и можно поручиться, что лжет: так и полыхает озорными искорками из бирюзового взора. – Страстным, влюбчивым, опасным. Чтобы нельзя было предсказать. Чтобы каждый день – заново…
Кто-то возражает: «Ага, с таким огнем и ты – как головешка». Эрида не прячет довольной улыбки.
Афина-дева задумчиво чертит пальцем узоры на богато расшитой скатерти.
– Мечом, – тихо говорит она, - с умом настолько же острым и блестящим, как клинок. С мудростью, столь же разительной. Таким мужем можно гордиться и восхищаться. И не стыдно следовать его приказам, потому что они мудры.
Гера отвлекается от выдумывания мести Гераклу и смотрит на падчерицу с тайным сочувствием. Шевелит губами: «Мудры, а как же…» Ох, не знает Афина семейной жизни. «Жена, прикажи подать ужин, я голодный», – куда тут мудрее!
– Тогда уж копьем, – усмехается еще великая девственница – Артемида. – Точно идущим к своей цели. Стремительным. Воинственным…
– И чтобы хорошо владел… своим копьем! – давится смехом разбитная Геба. Артемида мгновенно начинает краснеть. Она алеет постепенно, заливается зарей, начиная с шеи… Когда закатный цвет тронет кончики ушей, Геба начнет за кого-нибудь прятаться: знает нрав сестрицы.
Беседа становится громкой, каждая богиня доказывает свое, Эрида потирает руки, и тихий голос не сразу можно разобрать в яростном споре.
– Не копье. Щит.
Персефона примостилась рядом с матерью и была незаметной все это время, а теперь с чего-то ей вздумалось заговорить. Но не с остальными, потому что она не ждет, что все примолкнут и ее услышат. Глаза самой несчастной на Олимпе богини устремлены не на пиршественный стол, не на мать – в необозримую даль.
– Щит, за которым можно не бояться. Который закроет от любого зла. Встанет перед тобой и примет удар. Щит… муж, который готов заслонить жену от любой… любого… копья. Каким бы оно ни было. В чьей бы руке ни лежало.
Она роняет слова жемчужинами с разорванного ожерелья, не замечая, что спор смолк, и все смотрят на нее, и многие горько улыбаются.
– Только вот такие щиты теперь не куются, – негромко говорит Гера, и остальные кивают, опять вступают в спор, нет-нет да и бросают взгляд на молчащую Персефону: «Щита захотела… как же!» Персефона тихо улыбается. Кивает головой. Повторяет послушно: «Теперь – не куются». Принимает от переполошившейся Деметры кубок с душистым нектаром.
Глаза же так и устремлены – в дальнюю даль, в зеленые холмы памяти, где кипит вечное противостояние: сутулый воин замер перед гордым Владыкой.
Владыка грозен, сияет гневом, готов разить.
Воин оскалился, глаза горят из-за спутанных прядей, вот-вот с губ сорвутся слова непоправимее молнии…
Владыка отклонился назад: нужно, чтобы размахнуться – и метнуть холодное пламя из кулака.
Воин стоит странно. Будто закрывает кого-то.
Воин не знает, что из зыбкой дали будущего зеленые глаза глядят на него с нежностью.
Это будет после – и будет ли когда-нибудь?!
А пока…
– В Элевсине!
– Нет, в Аркадии пещера!
– Остров Скирос! Много вы, трещотки знаете…
– А я говорю – он ее прямо у Коцита! Потому и дочка получилась… ну, эта, Мелиноя…
Шепоток понижается на два тона. Глубокомысленно цокает язык досужей сплетницы – Гебы, дочери Геры и Зевса.
– А что там с дочкой?
– Да ну, говорят – уродилась страшнее Гефеста…ой, ну прости, Афродита, но муж у тебя…
– А я слышала у нее рога были. Или хвост? Или рога?!
– Не знаешь точно, так и не говори! Она после рождения из самой себя двоих сделала!
– Это то есть как?!
– Ну, раскололась надвое! Раздвоилась! А потом еще Владыку с собой возлечь заставила, а Персефона-то ничего и сделать не смогла – дочка Зевса все же…