– Твои братья не знают, а делают. Хорошо делают. Разве ты скажешь – плохо?
Лучше хорошего. С тех пор как сын Майи зачастил в мои подземелья, я осведомлен о новостях Олимпа.
Правда, с непривычки путаюсь в царствах, именах, детях братьев и сплетнях. Но это пока.
– Я скажу: это братья. Им достаточно делать. А мне этого мало. Мне нужно знать.
– Зачем тебе знать, невидимка?
– Потому что не Зевс и не Посейдон получили самую опасную вотчину. Потому что для них достаточно – идти вслепую.
Потому что у меня – Тартар за спиной.
Молчит сад. Облетает цвет с гранатовых деревьев: по воле старшего садовника некоторые еще цветут, когда другие плодоносят.
Запах травы приправлен запахом огненных вод Флегетона, лижущих скалы не так далеко отсюда.
Молчит Ананка за плечами. Здесь все такие молчаливые в этом подземном мире – под стать мне…
Я даже начинаю от этого уставать.
– Владыки – воплощенное величие, боги богов, вершащие судьбы этого мира. Над Владыками – только Мойры, над Мойрами…
– Только ты.
– За Владыками – иная мощь, превыше сил остальных богов. Там, где остальные бьют своей сутью, своей мощью – Владыка бьет…
– Миром.
– Миром. Величием. Властью. Жребием. Участью. Я не зря говорила, что вы близки к Мойрам и ко мне, маленький Кронид: у Владык участь особая… В конце концов, сесть на трон и взять жезл правления – это еще не все. Богом рождаются и остаются. Но будучи Владыкой, можно быть кем угодно – богом, чудовищем, миром. Бога едва ли можно свергнуть – он выбирает свою стезю. Но можно свергнуть Владыку и занять его место…
Она журчит из-за плеч весенним ручьем, заглушая этот, у ног – этот умеет только вздыхать. Сад вокруг молчит. Я молчу. А Судьба повествует о том, что теперь в мире наконец будет Закон – да что там, во всех трех мирах, что это правильные строки, что вотчина – самое важное, что есть для Владыки…
Я знаю это все и молчу, потому что просто хочу вслушаться в ее голос, а то отвык. И рано или поздно она спросит то, что мне нужно:
– А теперь скажи, невидимка, что ты хочешь услышать по-настоящему.
Серебристые тополя переговариваются с гранатами: тихо, потому что в подземный мир редко когда залетит сквозняк. Гранаты рассказывают о Коркире. Тополя в ответ шепчут что-то невнятное о красоте моря.
– Почему ты заговорила сейчас? Почему молчала раньше?
Истинный лавагет никогда не пропускает таких тревожных сигналов, как внезапно раздавшийся за плечами голос Судьбы.
– Молчала, потому что были дела. Я ось мира, может, вращаю. И ты хорошо шел без моих подсказок. Правильно. А заговорила потому, что тебе все еще нужно учиться, мой маленький Кронид.
– Чему на этот раз?
– Невмешательству. Взяв свой жребий, ты стал тенью за спиной у братьев. Отрешился от дрязг внешнего мира. Тебе нужно учиться не помнить, что было. Не помнить себя прежнего. Помнить только то, что есть. А есть – ты и твоя вотчина. Не вмешивайся, невидимка.
– Во что?
– Ни во что. Тебе не должно быть дела до того, что творится в море и на небесах.
– Мне нет дела.
И никогда особенно не было.
Я пропустил потоп, погубивший человечество. Пропустил – когда люди вылезли из пещер, когда вновь научились ремеслам и основали царства. Пропустил какого-то юнца, который, по рассказам Гермеса, носился с поручениями Деметры – обучал пахать…
Мое дело – на какие поля их после: асфоделевые, Мук или Элизийские.
Хотя и любопытно бы знать, что такого готовится на небе или на море и почему она думала, что я захочу вмешаться.
Ответ пришел через десятилетие судов и невмешательства.
Не с небес. Не из моря.
Из недр матери-Геи поднялась стоглавая, огнедышащая беда.
[1] Обол – мелкая медная монета.
[2] Зигия – «устроительница браков». Эпитет Геры.
[3] Долий – «хитрец», эпитет Гермеса.
[4] Киллений – от названия горы Киллены, места рождения Гермеса.
[5] Эниалий – эпитет Ареса.
[6] Психопомп – «душеводитель». Далее – постоянный эпитет Гермеса.
Сказание 5. О великих сражениях и божественных спорах
Тяжко великий Олимп под ногами бессмертными вздрогнул, Только лишь с места Кронид поднялся. И земля застонала. Жаром сплошным отовсюду и молния с громом, и пламя Чудища злого объяли фиалково-темное море. Все вкруг бойцов закипело — и почва, и море, и небо. С ревом огромные волны от яростной схватки бессмертных Бились вокруг берегов, и тряслася земля непрерывно. В страхе Аид задрожал, повелитель ушедших из жизни …
Гес и од
«У тебя нет больше меча, маленький Кронид».
Почему-то боги не терпят мечей в качестве средоточия своей власти: подавай им стрелы, копья, палицы, или гротексные подобия всего перечисленного – молнии, например.
Может, не хотят походить на того единственного, который с мечом не расстается – как там ты говорил, Убийца? Брататься с чудовищем хоть в чём-то?
Или не желают сходства с другим обладателем прославленного меча, нет, не меча – серпа?
Так и не разрешил этот вопрос. Теперь вот поздно, и у меня нет меча: лежит там, где брошен, и откуда его не достать.
Владыкам мечи не к лицу. Им к лицу символы власти. Жезлы. Двузубцы, трезубцы и молнии.
Двузубца, правда, со мной тоже нет. Впрочем, и он теперь ни к чему: битвы закончились, рваться больше некуда, и единственное острие, которое мне нужно теперь, – острие собственной памяти, рисующее на песке бесконечную линию.
И некому окрикнуть из-за плеча: «Не смей, невидимка!»
Никогда раньше она не говорила со мной в приказном тоне. Даже там, на холме над обреченным селением, когда я стоял под дождем, глядя на сгусток багрового пламени в своей ладони.
– Не смей!
Мир нынче тих.
Коцитские вопли примолкли, и теням не хочется стонать.
Узники в Тартаре затаили дыхание, не шевелятся.
Летучие мыши под потолком сотен пещер боятся крыльями пошевелить.
Весь мир, тысячи ушей, сколько их есть – в попытках уловить знак, звук…
Что-то там наверху?
Мир притих, а Владыка мечется по комнате, куда уже доставлены Эвклеем доспехи. Десять шагов, поворот, десять шагов…
– Да где ж этот…
– Не смей, невидимка!
Голос Ананки полон отчаяния и недоумения: ее «маленький Кронид» оглох совсем не ко времени.
Багряный плащ, символ власти – долой. Приходится распускать постромки на панцире: я погрузнел в последний век. Даймоны, которые помогают с облачением, пугливо следят за лицом. Зашнуруют два… три шнурка, потом улавливают подступающий гнев и оказываются за дверью, а я продолжаю: десять шагов, поворот, десять шагов…
– К-крылья на сандалиях выщиплю скотине, ш-шляпу по пояс натяну…
– Невидимка, - шипит Ананка. – Ты больше не лавагет. Они не звали тебя в этот бой.
Потому что зовут на бой лавагетов, союзников, подчиненных… Потому что братья кидаются в бой сами, когда семье начинает грозить опасность.
Едкая копоть Тифона запятнала небеса у дворца Стикс, просачивается в мой мир, кружит над гранатами…
– Они не рассчитывают на тебя. Ты для них – отрезанный ломоть, царь подземного мира, они теперь Владыки, они справятся сами…
– И это есть в твоем свитке?!
Даймоны пугливо поглядывают на лицо повелителя, на беззвучно шевелящиеся губы. На отставленный в сторону двузубец. Прикидывают: успеют закрепить поножи или окажутся за дверью с болью во всех местах?
Стоять невыносимо. Цепи терпения рвутся одна за другой, перед дворцом исходит призывным ржанием верная квадрига, хочется мерить надоевшую комнату широкими шагами, бормоча под нос проклятия времен Титаномахии.