— Держи, — он кинул вознице несколько монет, который тут же исчезли у того за пазухой. — Меня не жди, я здесь надолго.
В последнее время поэт старался почаще выбираться набережную, где прогуливался, пока окончательно не продрогнет или не заноют от усталости ноги.
— … Ох, не нравится мне все это спокойствие, — задумчиво проговорил Александр, облокотившись на каменные перила. — Слишком все хорошо.
Последнее время он остро чувствовал, что вокруг него постепенно затягивается петля. Ощущение было прямо физическим, аж холодком потянуло у шеи.
— Слишком хорошо…
За какие-то полгода Пушкин взлетел так, как никому не снилось. Казалось бы, еще немного он был всего лишь камер-юнкером и опальным поэтом. Сегодня же Александр не просто обласкан обществом, как великий поэт, но и осыпан многочисленными милостями от государства. Пушкин стал бароном, получил богатое поместье, множество торговых привилегий, стал наставником цесаревича, наследника престола Российского. Его разве только с Александром Даниловичем Меньшиковым сравнить можно, стремительно взлетевшего от босоного коробейника и до светлейшего князя, а после и до соправителя Российского государства.
— Слишком хорошо — то же плохо.
Александр лишь недавно осознал, что из-за своего высокого положения и большого богатства стал восприниматься угрозой для многих «сильных мира сего». Раньше для высшей аристократии он был всего лишь жалким поэтишкой и бабником, имевшим к тому же красавицу-жену. Сейчас же Пушкин — жирная добыча, богатству которой можно было лишь позавидовать.
— Не думал, что так получится. Слишком сильно стартанул, а они, черти, завидуют…
И паранойей здесь и не пахло, как могло было показаться.
При каждом посещении Зимнего дворца придворные на него так смотрели, что у него все дыбом вставало, как у зверя во время опасности. В лицо улыбаются, а, как отвернешься, последними словами крыть начинают. Не глухой, прекрасно все слышал. Говорили, что обнаглел, все лакомые куски себе захапал; что к государю, как уж пролез; что простое быдло превыше дворянства ставит. И много другого рассказывали, отчего натуральным образом сердце перехватывало.
— Завидуют, аж ядом исходят.
А завидовать, честно говоря, было чему. Говоря современным языком, Пушкин был не просто чертовски богатым человеком, а полноценным олигархом, владевшим множеством самых разных активов. Он был медиамагнатом, владевшим совместно с братом Львом большей частью газет и журналов в Российской империи. Только в столице империи выходили в свет три десятка газет, доход от продажи которых шел именно в его кошелек. Одновременно, им был основан Первый крестьянский банк, аналогов которого, вообще, не было. Никто до него не давал ссуды простым крестьянам на организацию ремесел, а он давал, пытаясь развить так называемый мелкий бизнес. Он же был изобретателем, «выдававшим на гора» такие вещи, которые никто до него не делал. Одна только передвижная кухня для военных чего стоит. Про гранаты-колотушки и говорить было нечего.
— Черт, и не знаешь, откуда удара ждать… Почитай, каждый второй во дворец спит и видит, как бы мне под зад коленкой дать, и мое барахло поделить.
Словом, врагов, явных и скрытых тьма. Бывший наставник цесаревича ненавидит его просто лютой ненавистью. Был бы посмелей, точно бы на дуэль вызвал. Новый министр образования, сменивший Пушкина, всем рассказывает о завалах, которые ему достались на новом месте работы. Военный министр в открытую называет поэта пустым прожектером, и последними словами ругает изобретенные Александром гранаты и передвижную кухню. Еще были десятки других, которые он не знал.
— А не пойти ли вам на х…
Задумавшись, Александр громко выругался, отчего прогуливавшая рядом барышня испуганно дернула головой и густо покраснела. Удивленно посмотрела на Пушкина, а после, стуча каблучками, побежала прочь. Ее кавалер — бледный студент с горящим взором — несколько мгновение буравил злющим взглядом Пушкина, похоже, что-то сказать хотел, но так и не сказал. Прошипел что-то еле слышно и рванул за девушкой. Вот теперь пойдут новые разговоры.
— Да, и вы тоже идите на х… Чего мнетесь, краснеете, схватили друг друга в охапку и погнали наших городских.
Эта сценка так развеселила поэта, что он немного выдохнул. Почувствовал, что отпустило. Как-то сразу ушло напряжение, что до этого его мучило.
— А чего я мучаюсь? Как говориться, делай, что должен, и будь, что будет.