– Вот как-то так всё и было, – говорю я, закончив рассказывать ещё одну урезанную версию своих похождений.
В неё, как и в версию для дяди, тоже не вошли некоторые моменты: о моём нелегальном переводческом бизнесе, об угрозах тюрьмой при вербовке в кабинете ЧжуВона, а также история с американцем. Много чего, оказывается, произошло. И – да, я уже и сам как-то подзабыл, что обязан ЧжуВонищу за америкоса. Всё же придётся удалять его номер из чёрного списка... тем более, «в свете новых решений компартии» ... То, бишь, семьи...
– Зачем ты согласилась? - напряжённо наморщив лоб и нахмурившись, спрашивает меня СунОк, - Почему не сказала мне, или маме? Знаешь, где бы этот ЧжуВон тогда был?
СунОк показывает мне крепко сжатый кулак.
Верю. Охотно верю, что ты способна устроить чоболю мордобой. Только вот чем это кончится? И где будешь потом ты?
– Мне была нужна работа, – объясняю я онни свои мотивы, – меня нигде не брали, ты же знаешь, а это было именно то, что я хотела. Первая актёрская роль, за которую мне ещё и платили. Взяли сразу, без проб и кастингов, как мировую звезду экрана. Где ещё найдёшь такие условия?
СунОк насмешливо фыркает.
– Ну, ты даёшь! – восклицает она, крутя головой, – Роль! Тоже мне роль! Слёзы, а не роль!
– Тем не менее, – спокойно говорю я в ответ, – она приносила деньги и позволила завязать полезные знакомства. Когда это шоу закончилось, меня уже по знакомству взяли на работу переводчиком.
В реальности было не совсем так, но СунОк знать об этом не обязательно.
СунОк задумывается, однако, крыть ей нечем. Но она находит что сказать, чтобы оставить последнее слово за собой.
– А теперь у тебя неприятности, – говорит она, – как думаешь, что скажут твои фанаты, если правда выплывет наружу?
– За всё приходится платить, - философски говорю я, пожимая плечами, - не попробуешь - не узнаешь. Можно всю жизнь прождать чего-то, а оно и не случится.
– Правильно, дочка, - встаёт на мою сторону мама, - надо бороться и не сидеть, сложа руки. Тем, кто трудится, судьба улыбается.
Допустим, жизнь полна и совершенно противоположных примеров, вроде – «кто не работает, тот ест!», но, не будем огорчать маму бессмысленными спорами. Мама сказала – значит, надо её слушать.
– Я устала, – говорю я, – я пойду, полежу?
– Да, да, конечно! – говорит мама, – иди, отдыхай. СунОк, ты тоже не тереби сестру. Дай ей отдохнуть перед сунын!
Время действия: следующий день, воскресенье, вечер.
Место действия: дом мамы ЮнМи. ЮнМи, как обычно, после сытного ужина лежит с кошкой пред телевизором.
Лежу, думаю и одновременно вполуха слушаю СунОк, которая рассказывает, чего категорически нельзя делать на экзаменах. Про то, что нельзя приносить с собою книги, тетради, телефоны и всякие электронные гаджеты, мне ещё в школе рассказали, а онни повторила. Сейчас она добралась до примет. Если их вовремя подмечать и правильно реагировать, сказала она, то эффект плохих примет можно ослабить, а хороших, соответственно, усилить. Онни как раз занимается сейчас тем, что перечисляет мне варианты правильных реакций, которые я должен запомнить. Слушаю, одновременно слежу за тем, что показывают по телевизору и размышляю на тему «и зачем я опять так нажрался?». У меня же диета, контракт с оговорённым весом... Где моя сила воли?
По словам онни, перед любыми экзаменами нельзя утром есть суп из водорослей. Потому что они скользкие, и есть все шансы «поскользнуться и не попасть в число счастливых обладателей высшего балла». Зато, если выпить сеульского молока, то велика вероятность поступить в Сеульский национальный университет. СунОк сказала, что купила для меня большую бутылку из специальной партии молока, сделанной именно для сдающих сунын.
Похоже, на экзамене зарабатывают все, кто только может... – делаю я вывод, услышав про «специальную парию молока», - Что такое - «сеульское молоко»? Если есть «сеульское молоко», значит, должны быть и - «сеульские коровы»? Ни одной коровы я в Сеуле не видел...
Онни, между тем, рассказывает, что нельзя мыть голову, чтобы «не смыть» из неё знания. И ногти обрезать нельзя. Знания от этого могут оказаться «отрезанными» ...
Идти на экзамен с грязной головой и стуча когтями по полу?! Феерично... Одним ухом слушаю этот бред, другим, пытаюсь не пропустить то, что говорят по телевизору. Хоть экзамен, как говорится, уже «на носу», в СМИ продолжается кампания по предотвращению самоубийств среди школьников. Все с опаской ожидают через месяц вторую волну суицидов – после оглашения результатов. Как раз сейчас по телевизору обсуждают эту тему. Как я понимаю, руководство канала, пытаясь придать больший вес передаче и поднять её на уровень «а-ля экспертное обсуждение», пригласило в студию гостей. Причём, иностранцев. «Чтобы дать нашим телезрителям взгляд на проблему со стороны и услышать, как обстоят дела с этим вопросом в других странах», – сказал ведущий, представляя сидящих перед телекамерами. Гости – женщина из Франции и мужчина из США. Хочется мне послушать, что они скажут по этому вопросу. Как у них там с суицидами обстоят дела?
– А ещё, – говорит онни, – на экзамене ни в коем случае нельзя ронять карандаш, которым пишешь, на пол. Это – стопроцентный провал!
Перевожу взгляд с телевизора на неё.
– А если он всё-таки упал? – спрашиваю я, – Что тогда делать?
Онни задумывается, вспоминая. Видно, подзабыла. Свой сунын она уже давненько сдавала.
– Вставать и уходить? – предлагаю я вариант.
– Ты что! – обеими руками машет на меня онни, – С экзамена нельзя уходить! Иначе, потеряешь целый год!
– А что же тогда делать? – подначиваю я, – Карандаш-то уже упал? Всё – пиши, не пиши...
– Нужно просто представить, что у тебя этого карандаша никогда не было! – сообщает онни, по-видимому, вспомнив, что нужно делать, – И попросить новый! А упавший - не подбирать!
– А-а, – глубокомысленно говорю я и поворачиваюсь к телевизору, где ведущий в это время рассказывает про сунын.
Про то, как 500 профессоров и лучших преподавателей старших школ, находясь в полностью отрезанном от внешнего мира секретном месте, три месяца готовят задания для экзамена, как потом тщательно и скрупулёзно друг друга проверяют, стараясь не допустить в экзаменационных листах ни единой ошибки...
Вот зачем рассказывать про то, что все и так давно знают? – думаю я про болтовню ведущего, – про то, что тесты проводятся с 8:40 до 17:00, про то, что в тех районах, где находятся школы, меняется режим работы компаний – они начинают работать на час позже, чтобы не было пробок на дорогах, про то, что ещё в это время не проводятся военные учения… Лучше бы он дал гостям слово сказать вместо очередного пережёвывания того, что все уже тысячу раз слышали...
– Главное – не паниковать, – говорит онни, переходя от оккультной темы к реальности, – если ты вдруг чувствуешь, что что-то забыла, нужно досчитать до десяти и перейти к следующему вопросу. А к тому, который не помнишь, вернуться потом, когда сделаешь остальное...
Знала бы ты, кого ты жизни учишь! – думаю я, вспоминая свои зачёты, коллоквиумы и экзамены, – Я тебя сам научить могу. Эх, родной институт, как ты там? Светятся ли по-прежнему вечерами твои большие окна? Бегают ли, как и прежде, по твоим коридорам восторженные первокурсницы?
Загрустив, я предаюсь воспоминаниям, уже не слушая, что мне говорит СунОк.
– Эй, – пихает меня СунОк, – ты чего молчишь?
– Да так, задумалась... – отвечаю я.
«... – Что вы скажете об этом, Мэтт?» – доносится от телевизора голос ведущего.
Ага, пока я рефлексировал, на канале, наконец, закончили «нести пургу» и перешли к разговору с гостями.
– Онни, прости, – говорю я, обращаясь к СунОк, – давай, сделаем перерыв. Я хочу послушать передачу.
СунОк с удивлением переводит взгляд с меня на телевизор.