Обычно сотрудники ИО останавливались в двухстах метрах от бункера на старой посадочной площадке, брали почву на пробу, и уносили ноги подобру–поздорову, пока буря не превратила их в кровоточащие дуршлаги. Они же оставляли мне сумки с провизией, которые я забирала после их ухода. За все то время, что я несла вахту в бункере, наши дорожки с ИО не пересеклись ни разу.
– Назовитесь, – требую я. – Как вы здесь оказались? Это частная территория и находиться на ней запрещено.
Сотрудникам под страхом смерти запрещено приближаться к двери. Главный позаботился об этом.
– Мэм! Наш проводник истекает кровью. Если вы не откроете – он умрет.
– Да хоть бы и так, – соглашаюсь. Желтые листы инструкции рассыпаются в руках. Буквы пляшут перед глазами, не желая вставать вряд. Массирую веки. Проблема в инструкции или с передачей зрительного канала? – Пока не назовете себя, не предоставите грамоту, и не поясните цель визита – хрен я вас впущу. Это не ночлежка!
– Грамоту? – переспрашивает все тот же бас.
– Разрешение, – подсказывает ему кто–то рядом. – Да–да. Одну секундочку! Мой напарник еще не отошел от шока. Наш проводник не справился с Поворотом, и мы попали прямо в центр бури. Если бы не ваш сигнальный маяк – подохли бы как собаки.
Ведь не хотела же вчера его чинить! Но нет же, пошла. Инструкция, что б ее!
Подбираю под себя ноги и облокотившись на скрипучую спинку запрокидываю голову. Вслушиваюсь. Метель готовится обрушиться с новой силой. Непрекращающийся вой похож на стоны умирающего животного. Ветер подбрасывает стеклянные осколки, сбитые с гор, собирает вместе и раскидывает по оледеневшей земле. Те скользят по изуродованным наростам жалобными, пробирающими до костей звуками. Сквозняк в вентиляционной системе не менее безжалостен. Он проносится по коридорам визгливой скрипкой, добираясь до нижних этажей. Скребется в двери. Скулит побитой дворнягой. Сводит с ума обостренные рецепторы.
– Мэм! – В объектив камеры упирается удостоверение. Толку? Ничего не разобрать. – Код допуска: лазурит один, раухтопаз, аквамарин, нефрит, аммолит.
Барабаню пальцами по приборной панели. Есть такой код. Все верно. Но, если пришлых не впускать, к следующему вечеру буря растерзает их так, что костей не останется. Следующим, кто придет расследовать обстоятельства их смерти, подкопаться будет не к чему. Даже если инспекция ИО оставила на пункте высадки записку с точными координатами моего бункера.
– Наш проводник при смерти, мэм.
Прикусываю ноготь большого пальца. В голове всплывают слова дяди.
Набираю пароль.
– Код принят, – отвечаю я. В динамике слышатся слова благословения. – Сейчас подойду. Кроме как вручную дверь не открыть.
Вытаскиваю из верхнего ящика Жало – миниатюрное изящество механики и изысканность дамского пистолета. Патронами не стреляет, но отлично бьет током. Застегиваю плотнее куртку. Защитные очки оставляю на панели управления.
Десять метров по коридору. Поворот. Тяну за рычаг. Скрипят колеса, открывая затвор. Ударяю несколько раз по ручке. Хрустящие осколки частенько забиваются в механизм и замок заедает. Потерев гладкую переносицу, нажимаю на кнопку связи у двери.
– Навалитесь плечом. Дверь сегодня не в духе.
На той стороне замолкают, но глухой звук, прошедший по металлу, сообщает, что меня услышали. Затвор поддается и дверь с грохотом отходит в сторону. В лицо ударяют песчинки и тонкий аромат лотоса смешенный с горечью.
Отскакиваю в сторону и навожу Жало на проход.
Сквозняк швыряет под ноги горстку стеклянной пыльцы.
В узкой полоске зернистого света появляется мужчина. Под два метра ростом и чуть ли не столько же в плечах. Лицо кирпичом. Выправка военного. Глаза спрятаны за защитными очками. Это с ним я общалась по интеркому. В коридоре как–то сразу становится тесно. Человек возвышается монолитной стеной, морально подавляя одними только объемами. Я уверяю себя, что это не проявление агрессии.
Он замечает мои жалкие метр семьдесят один – ничтожно хрупкие по сравнению с его массой. Кивает, заприметив Жало. Покрепче перехватывает перекинутую через плечо ношу и сдвигается в сторону, позволяя войти напарнику.