С тем же успехом золотокожая хищница могла надеяться задержать меня, накинув сеть из шелковых нитей.
Я не замедляюсь.
- Ты пробирочная? – доносится в спину.
Не отвечаю.
- Кто ты? – почти жалобно.
Уже не знаю.
Пройдя ворота, вновь принимаюсь оттирать когти от крови. Размышляю, будет ли проявлением агрессии вернуть Алхимику окровавленный халат. А если тот будет еще и разорван?
Глава 30
На площади тихо и пусто.
Может показаться, что на дворе самая обычная лунная ночь, если не считать нескольких разодранных тушек и мешка с тряпьем, в котором можно разобрать очертания колдуна. Где–то на периферии пара тройка кимпуруш вытаскивают остатки павших товарищей из здания, в котором произошла бойня между чиат’ра и прочими. Цветочная сладость колдовства тонет в металле пролитой крови. Эманации смерти терзают влажный воздух. Ориентироваться по запаху практически невозможно.
Приближаюсь к согнутому фонарю.
Тыкаю носком лежащего на голой земле человека. Тот дергается и тихонько стонет.
Издаю невнятный звук недовольства.
Для чего, спрашивается, я штопала колдуна всю прошлую ночь? Чтобы он валялся у моих ног точно так же, как при первой встрече?
– Айла? – хрипит тот. За моей спиной ярко светит фонарь, отчего мужчина щурится, силясь разобраться, кто перед ним стоит. – Ты в порядке.
На мой вкус, порядок выглядит несколько иначе, но не скулить же теперь.
– А ты? – спрашиваю, оценивая целостность чужого тела. Удивительно, но колдунский глаз выглядит гораздо лучше. Трещины, оставленные бурей, отступились от губ и щеки. Должно быть недоделанный спаситель успел получить помощь. Сама по себе болезнь уйти не могла.
– До свадьбы заживет, – кряхтит он, подбирая свои длиннющие ноги, чтобы подняться, пока я тихонечко злюсь из–за расплывчатой формулировки. Колдун совершенно не умеет отвечать на поставленные вопросы. – Бедная моя спина… и голова.
– А когда свадьба? – уточняю.
– Еще не назначена. – Выпрямляется он и тут же хватается за бок. – Ох.
– Не назначена, – эхом повторяю я, понимая, что поправится мужчина еще очень не скоро.
Теперь он ощупывает голову. Внешних повреждений нет.
Делаю несколько плавных движений в сторону и обратно, позволяя фонарю то слепить колдуна, то наоборот, прикрываю его своей тенью. Зрачки на свет реагируют нормально. Если сотрясение и есть, то оно незначительно.
Мужчина морщится.
– Где Дарис? И Древний? Где все? Мы победили?
В нескольких предложениях описываю ситуацию. Ровно столько же предложений требуется колдуну, чтобы в ответ сообщить все, что он думает на этот счет, из чего я делаю вывод: травма головы у него все же есть, и она позволяет мужчине изъясняться исключительно отборной бранью.
– Извини, – зачем–то в конце добавляет он, потом оглядывается. – Надо валить.
Наконец–то здравая мысль.
Кимпуруши взбудоражены и напуганы. Сейчас ими правят инстинкты. Буря, поднятая Древним, заставляет их изнаночную форму искать выход. Кто–то, разгоряченный охотой, может принять меня или колдуна за доступную добычу. Кто–то так слаб и подавлен чужой волей, что легко поддастся панике и набросится на любого оказавшегося слишком близко. После, когда первая волны темных эманаций спадет, кимпуруши ощутят растерянность, сравнимую с той, что чувствует оглушенная рыба, выброшенная на берег. А потом, к жителям нома начнет возвращаться рассудок. Тогда они устремятся на поиск виновных, которыми конечно же станут чужаки. И вот здесь нам с колдуном точно не отбиться.
– Сам идти сможешь или тебя потащить? – задаю бессмысленный вопрос. Силы на пределе. Свои ноги унести бы.
Мужчина делает шаг, пошатывается, хватает меня за руку, чтобы удержать равновесие. Контроль собственных реакций дает сбой.
Издаю рычание, обнажая клыки (человеческие, а не звериные, все же я не низшая форма). Легкое микродвижение, которое сразу пресекается, но колдуну его хватает, чтобы отдернуть руку.
– Черт, – выдыхает он. Пронизывающий колдовской взгляд рыщет по моему телу, отмечая те места, где халат Алхимика пропитался кровью. – Сильно ранена?