Даже в мыслях она опасалась произнести его имя. Того, кто уже несколько недель подряд гуляет с ней по городу, рассказывает удивительные истории и изумительно нежно целует тыльную сторону ладони. Ровена отказывалась произносить уменьшительную форму его имени, но само сердце, казалось, отбивало «Себ, Себ, Себ, Себ…».
***
Настоящее
С момента заключения опасной сделки с Эррианом прошло три недели. Мы усердно работали, ловко совмещая исследования со свиданиями. К сожалению, мне пришлось отказаться от той половины ставки, которую я когда-то сама у себя выторговала, и отдать ее профессору Нерибасу, так как времени категорически не хватало и на преподавание, и на работу ректора, и на исследования, и на вынужденную личную жизнь.
Сказать по правде, меня не особо напрягал последний пункт. Эрриан вел себя пристойно. Как самая примерная парочка, мы ходили в рестораны, на прогулки в парк, посещали картинные галереи и театры. За это время он ни разу не пытался перейти рамки приличия. Максимум, что позволял себе — взять меня под руку. Даже легкого поцелуя в щеку за три недели так и не случилось. И, к величайшему моему стыду, так и не удалось понять, ждала я этого или нет.
Эрриан вновь покорял меня своим обаянием. Он с удовольствием отвешивал комплименты, увлеченно рассказывал о своих любимых произведениях искусства, с удовольствием спорил со мной, отстаивая свою точку зрения. Я не могла не отвечать ему, не могла не улыбаться смешным шуткам, не способна была останавливаться, когда начиналась новая дискуссия.
Как в самых любимых детских сказках, светлый принц нашел способ расколдовать злую ведьму. За все десять лет я не улыбалась столько, сколько за прошедшие три недели. Даже когда оставалась одна в кабинете, словила себя на том, что рассеянно смотрела в одну точку, а губы сами складывались в легкую улыбку.
Меня тянуло к Эрриану, как мотылек к огню, и ничего с этим нельзя было поделать. Я с бессильной яростью наблюдала за своим падением и понимала, что зимний бал меня убьет: я не решусь признаться Эрриану в общем прошлом, а он сам не вспомнит.
Изменение во мне отметили многие, особенно студенты, наказания которых стали мягче. Когда Эрриан лично принес мне огромный букет цветов и симпатичную коробочку с изумрудным браслетом, все все поняли. Казалось, вся академия гудела, точно встревоженный улей. Каждый говорил об интересе светлого ректора к темному, и каждый делал предположения, чем Эрриану удалось покорить меня.
Знать, что вся Академия, если не вся Вандея, обсуждает твою личную жизнь, оказалось не очень приятно. Но заткнуть рот каждому нельзя, так что пришлось смириться и тихонько скрипеть зубами.
Тем более что все равно две трети времени, что мы проводили вместе, проходило в его личной библиотеке за потрепанными фолиантами. Несмотря на странную сделку, мы оба прекрасно понимали, что главное — драконы.
Авенир регулярно появлялся в Вандее, но ни Ингвар, ни мы порадовать его не могли. Как и говорила Архелия, такие исследования длятся годами. Это понимал и сам Авенир, и я видела в его глазах веру — в нас, в магию, в науку. Почему-то эта вера воодушевила меня, заставила копаться в книгах тщательнее.
Я даже перестала притворяться, что плохо знаю древневедьминский. Эрриан лишь хмыкнул, когда заметил, с какой скоростью я начала изучать книги и откладывать их в сторону.
За последнее время я узнала о драконах невероятное множество новой информации. Это и древняя история, еще до того, как забытый материк поглотила неведомая сила, оставив после себя на севере, в холодном море, штормовую полосу. Некоторые книги были написаны еще до того, как драконы отстранились от людей и ушли в горы. Некоторые книги рассказывали об укладе жизни тогдашних жителей, в том числе и о смешанных браках. Последнее меня очень удивило, ведь не раз Ингвар упоминал, что полукровок-драконов быть не может. Я решила еще раз поговорить с ним.
Мы чинно пили чай в покоях Ингвара. Окно приоткрыли, так что прохладный воздух проникал в комнату и, забираясь под ткань одежды, осторожно гладил кожу.
Еще немного, и выпадет снег. В Вандее его всегда много, зимы тут снежные и теплые, несмотря на близость к морю. Я любила такую погоду и отчасти из-за него называла этот город домом — или чем-то близким к нему. В Глостере всегда было сыро и дождливо, люди там болели практически постоянно. В Асторе меня сводил с ума сухой и жаркий воздух. В Салеме было получше, но зимой снег выпадал редко и одним только тоненьким слоем.