Аэронавт нависал над ней грозовой тучей, в стальных глазах поселилось нечто знакомое, напоминавшее состояние Рамилин.
– Я сделал предупреждение. Ты не поняла. Выходит, слова не для тебя. – Его взгляд вновь обратился к двери. Сфокусировался на выцарапанной магией строчке. – Знаешь, я передумал. «Мне жаль» не говорят, когда разлюбили, это говорят, когда всё равно, когда безразлично, но воспитания и такта хватает, чтобы не опускаться до грубости.
Акиен сомкнул свою ладонь поверх ладони Лиссы на ручке двери, и только тут девушка поняла, что задумал аэронавт.
Он открывал дверь её рукой!
– Стой! Так нельзя! Это не по правилам! – Забрыкалась Лисса. – Не смей!
Щёлкнул замок.
Девушка с ужасом уставилась в потемневшие зрачки Акиена.
Он действительно собирался…
– Не надо! – Вскрикнула Лисса.
Хватка разжалась. Аэронавт на мгновение отпустил девушку, чтобы в следующее мгновение прижать к себе. Лёгкий сквозняк пронесся по щиколоткам, знаменую открытие двери.
– Считай это уроком милосердия. – Прошептал он Лиссе на ухо, сминая в охапку волосы на её затылке, а затем бросил в открывшийся провал Зелёной двери.
– 55 –
В просторных комнатах родного дома всегда гулял сквозняк, но казалось, его чувствовала только Лисса. Мать уверяла, что рун на стенах в избытке, чтобы обеспечить комфортную температуру. Будто в доказательство своих слов она всегда носила тонкие и лёгкие наряды, словно сотканные из небесной дымки. Лишь в редкие дни, когда сила Белых Пределов доносилась до величественных гор, женщина неохотно набрасывала на изящные плечи ажурную шаль.
Отчим тоже не замечал холода. Или же не хотел. Он предпочитал соглашаться с Амалией в вопросах домашнего быта. Не из страха, преданности или любви, а из–за безразличия. Его влекла работа, а не семейный очаг. Большую часть времени, что Лисса знала мужчину, тот проводил в экспедициях, уходя то на несколько дней, то пропадая на десяток недель. Возвращаясь, он полностью погружался в изучение полученных материалов, изредка проявляя интерес к окружающим. Как ни странно, мать это вполне устраивало.
В тот день отчим улетел на большую конференцию. Очередной доклад о культурно–историческом заповеднике, облюбованным разумными видами драконов. Мать пропустила завтрак, как всегда бывало, когда муж покидал дом. Лисса же не находила себе места.
Раньше аэронавтка лишь отдалённо понимала, что её отношения с матерью отличаются от общепринятых. Лисса часто наблюдала неподдельную радость на лице Мариэль, когда её из школы забирал кто–то из родителей, а не бабушка или старший брат. Как прекрасная дама нежно обнимала дочурку, трепала её щечки, целовала в лоб. Как они оба улыбались друг другу. Смеялись. Просто смотря на них со стороны, аэронавтка чувствовала больше тепла, чем когда–либо получала дома.
Для себя она списывала подобные нежности неофей на особенности вида. Это заблуждение длилось ровно до тех пор, пока коллега отчима не пригласил его к себе в гости вместе с семьей. Тогда–то юная аэронавтка узнала, что её неведенье простирается гораздо дальше, чем она когда–либо предполагала.
– Я не чувствую крыльев. – Осторожно произнесла Лисса, заглядывая в комнату матери. Конечно же она предварительно постучала. Мать не выносила нарушения личных границ. – Знаю, что из–за близкого соседства с Пределами случаются задержки с проявлением природного дара, но у дочери Атманов уже есть крылья, хотя она младше меня на восемь месяцев. Она сказала, что начала их чувствовать задолго до того, как те вырвались на свободу.
– Не стоило брать тебя с собой. – Холодно отозвалась Амалия, не поворачиваясь к Лиссе.
Её интерес занимали вздымающиеся пики спящих гор и застывшие в безмолвии снежные шапки, которые, по мнению Лиссы, мать легко выигрывала в непреступной красоте. Идеальная прическа – прядь к пряди – собрана заколками из драгоценных камней. Они стоили состояние. Если бы Амалия продала одну из них, они могли бы позволить себе дом в Облачном Граде и штат из пяти постоянных слуг.
– Со мной– что–то не в порядке? Мам, я хочу знать. Я уже взрослая.
– Нет, это я была взрослой в твои года, – Лисса могла видеть отражение идеального лица в окне. – А ты… Ты надолго останешься невинным цветком, лишённым шипов. Не представляю, откуда это в тебе всё взялось.