Или же ей было всё равно.
Аэронавтка прикрыла глаза, сглатывая боль.
Но её слова были несправедливы! Лисса не была ни в чём виновата, она стала заложницей чужого проклятия, чужой ошибки.
– Если всё так просто, то почем ты так долго избегала меня?
Фантом стянул жемчужные бусы и опустил на бархатные подушечки, рядом с серьгами.
Лисса проследила за этим движением, ощущая знакомое чувство ностальгии по дому. Она почему–то любила наблюдать, как мама наряжается в блеск камней, гибкость драгоценных металлов и мягкость шёлковых лент. Мама могла заниматься этим часами, доводя вечерний туалет до величественного идеала, который могли созерцать только Лисса, пустые комнаты дома и бесчисленные зеркала.
– Я понимаю маму, – повторила девушка, – но мне всё равно больно, – и немного подумав добавила: – Это очень жестокое проклятие. Как оно может существовать в нашей семье? За что?
Фантом поднял палец и покачал им.
– Оставь этот вопрос для другой двери. – Одно из колец, сотканных из тонких золотистых нитей, скользнуло в шкатулку. – А лучше реши его сама. Будет больше пользы.
Еще одно кольцо.
Интерес потянул Лиссу приблизиться.
Сохранила ли память все драгоценности, хранимые матерью?
– Если дверь Тайны всё раскроет, зачем искать ответы?
– Если ты будешь их знать, сможешь задать правильный вопрос. – Женщина легонько качнулась, открывая Лиссе доступ к шкатулке. – Тот, который действительно будет иметь значение, если хочешь избавиться от проклятия.
На синей бархатной ткани показались чёрные прямые линии. Маленькое пёрышко. Буквально с ноготок Лиссы. Будто бы гусиный пушок.
Конечно же память обманывала. Это пёрышко хранилось отдельно от прочих украшений. Его обрамлял красный бархат подкладки, а белое лакированное древо служило хранилищем.
Лисса с трудом отвела взгляд.
– Нигде не говорилось, что на снятие проклятия влияет качество прохождения дверей.
Какие же разные для всех испытания. Тэй сидел прикованный в жутком подвале, а Лисса стоит посреди светлой комнаты, вольная уйти в любой момент.
Но не уходит.
– Кхм–кхм, – вежливо кашлянул фантом, напоминая об ускользающем времени.
– Кто определяет, что вопрос правильный? – попробовала она тактику дотошного Энджелиаса.
Не сработало. Фантом улыбнулся, покачав головой.
Что же такого важного было в том дне, что до сих пор так терзает? Правда о том, что её не смогли полюбить? Или дело не только в том дне, а во всём, что тянется от него?
Взгляд невольно вернулся к шкатулке, и Лисса нервно потеребила край рукава.
Ей было так больно. Так плохо. Так горько от жестоко предательства, которого она не заслужила! Но что же на самом деле так тяготило сферу Лиссы, что нашло отражение за одной из дверей?
– Лазейки, – сказала она. – Если и есть правильный вопрос, который я должна задать, то задавать я должна его не тебе. Право на одну встречу. Я могу связаться с мамой.
Письмо. Оно до сих пор пылилось в ящике. Лисса успела о нём подзабыть. Нет, не так. Лисса намеренно о нём забыла.
Последний разговор.
Фантом улыбнулся, щёлкнув крышкой шкатулки.
Она права? Лисса правильно всё поняла?
Фантом молчал, но в этот раз в тишине скрывалось одобрение. Почувствовав запал, девушка выпалила:
– А если бы я уже с ней поговорила?
Фантом грациозно опустился на пуфик и маминым жестом оправил складки платья.
– А ты это сделала?
Тот далёкий день был единственным, когда Лисса и мама говорили друг с другом начистоту, и с тех пор вопрос ни разу не поднимался. Мама поставила жирную точку, ясно дав понять, что больше не намерена возвращаться к этой теме. Что ж, возможно, теперь она изменит решение.
Лисса повернулась к двери, чтобы выйти. Но не успела ступить и шагу, как память прояснилась.