Эртхиа зарделся, будто сам был невестой, отговорился поздним часом и пообещал матушке на днях же зайти обсудить этот вопрос. Если, конечно, матушка и повелитель придут к согласию относительно своевременности такого шага, и выбора невесты, и сроков...
Едва выпутавшись из беспомощно затянутого обещания, Эртхиа наконец покинул матушкины покои, сопровождаемый игривыми взглядами и перешептыванием матушкиных служанок, которых царица не сочла нужным приструнить.
Евнух, увидев Эртхиа, задул фонарь, который держал в руке. В темноте, держась за конец шарфа, царевич крался следом за евнухом по ночной половине отцовского дворца, чувствуя себя вором и осквернителем.
Но выбора не было. Акамие, брат, которого он сам учил держаться в седле и стрелять из лука, воин, рядом с Эртхиа сидевший у походного костра и на пиру в честь победы, теперь, словно раб, был заключен на ночной половине.
Восторженная любовь к отцу боролась с возмущением, похожим порой на ненависть.
Эртхиа не знал покоя с того утра во дворце поверженных владык Аттана, когда Акамие убежал от него, закутанный в покрывало, убежал, чтобы Эртхиа отчаянным поступком не погубил себя.
Как мускус не спрячешь в платке, так покрывалом не скроешь ни красоты, ни позора.
Тогда Акамие спас его - и Эртхиа, опомнившись, сам испугался того, что могло последовать за его выходкой. Он дорого заплатил бы за свой порыв, но Акамие - еще дороже.
Теперь Эртхиа шел к брату, не зная, чем может помочь, не надеясь утешить, но желая хотя бы разделить его боль.
Ночная половина представляла собой настоящий лабиринт, и Эртхиа знал, почему так высока цена сговорчивости главного евнуха: без его помощи постороннему ни за что не достичь цели, плутая на ощупь в кромешной тьме, нарушаемой лишь полосами света, пробивавшегося из-под завес на дверях в покои царских жен и комнаты наложниц. Вместе с тусклыми лучами оттуда просачивались ароматы амбры и мускуса, сандала, ладана и розового масла, и долетал то звонкий зевок, то приглушенный звук дарны, то сварливый, то нежный голосок. Эртхиа вспомнил деликатные, но настойчивые намеки матушки и оживление среди ее служанок - щекам стало жарко, и жар охватил все тело.
Но мысль о том, что где-то поблизости находится опочивальня отца, заставила его почувствовать озноб.
Пару раз ему показалось, что он слышал голос Акамие, и он останавливался, весь обращаясь в слух. Но евнух торопил его:
- Это другие - здесь их немало. Но тот, что тебе нужен, почтенный, он не здесь. Идем же, если ты не передумал.
- Долго еще?
Но евнух все тянул и тянул за свой конец шарфа, и Эртхиа ничего не оставалось, как следовать за ним, если он не хотел до конца ночи плутать по запретным закоулкам. Да, он рос здесь, но всей ночной половины он не знал и в темноте не нашел бы дороги туда, где никогда не бывал.
Наконец перед ними, не скрипнув, приоткрылась решетчатая дверца, и евнух подтолкнул Эртхиа в квадратный дворик, над которым обильными гроздьями сверкали звезды.
При их свете легко можно было разглядеть скорчившиеся под стеной кусты роз и беседку, деревья с плоскими кронами и белые дорожки.
- Прямо и направо не ходи, почтенный, - шептал в ухо евнух. - Слева стена - ничто для воина, как ты. За стеной его сад, дверь между окон. Рабов я отослал, повелитель его не позовет. Но если вдруг... - то ты, почтенный, не выходи из его покоев, иначе погубишь и меня и себя. Я приду за тобой.
Эртхиа решительно выдохнул и выпустил из пальцев шелковый шарф.
- Слева?
- Да-да, поторопись...
- За такую плату мог бы показать дорогу и поудобнее, -ворчливо заметил Эртхиа, оценивающе глядя на розовые кусты под стеной. Он-то с малолетства запомнил их коварный и злокозненный характер. Они не выпускали пленника без дани. Ведь не только украшением служили они в саду ночной половины, но и стражами.
- Только мимо опочивальни самого повелителя, - с готовностью пояснил евнух. - А там стража, почтенный, с фонарями и секирами...
- Смотри, - пригрозил Эртхиа, - браслет у меня с собой. Если меня поймают...
- Если тебя поймают, - вздохнул евнух, почесывая пальцем макушку под узлом волос, - если тебя поймают, почтенный, мне будет не до браслета.
Шипя от злости, Эртхиа продрался сквозь колючие кусты и тогда, прикинув высоту стены, оглянулся. Евнух все еще стоял у незакрытой двери.
- Ну и?.. - спросил Эртхиа.
- Ну и раз ты, почтенный, не можешь справится с этой жалкой оградой, придется предложить тебе веревку с крюком.
- Так давай же ее! И почему не дал мне ее сразу? - посетовал Эртхиа, догадываясь, что евнух не полезет в кусты, чтобы подать ему веревку.
- Видишь ли, почтенный, за веревку надо платить отдельно... и сразу! твердо закончил евнух.
Эртхиа сорвал с пальца перстень.
- Давай веревку!
Евнух на минуту скрылся за дверью и появился, уже неся в руках моток веревки с трехлапым крюком.
- Возьми же ее, почтенный...
Эртхиа взвыл и с треском ринулся через кусты. Евнух испуганно зашипел, Эртхиа вырвал у него из рук веревку и пару мгновений спустя был уже на стене.
- А перстень, почтенный, ты же обещал?
- На, - протянул Эртхиа перстень на ладони и как бы невзначай наклонил ее чуть сильнее, чем следовало. Перстень сорвался, туско блеснул в полете и упал в самую гущу розовых кустов.
По другую сторону стены Эртхиа ждали точно такие же заросли, но слыша шорох веток и сдавленное оханье за стеной, он чувствовал себя отмщенным.
Одно из окон было слабо освещено изнутри, Эртхиа подкрался к нему.
Заглянув, испугался, не обманул ли его евнух.
Перед двумя большими аттанскими фонарями на подушках вполоборота к окну сидел мальчик, из тех, что под покрывалом. Его волосы были заплетены в тонкие косички и искусно уложены на спине в узор, скрепленный не одним десятком заколок с головками из драгоценных камней. В ушах висели тяжелые гроздья рубинов. На обнаженных плечах и груди драгоценные камни в ожерельях и бусах теснились гуще, чем в оплечье царского наряда. Руки были унизаны браслетами от запястья до плеча. Алый шелковый шнурок, несколько раз обвитый вокруг талии, поддерживал белые шальвары из ткани тонкой, как паутинка.