— Делай все, что хочешь, но при условии, что ты будешь делать это быстро и…
— … дешево. — Форман прижал ладони к глазам, пытаясь упорядочить мысли. — Я дал себе слово никогда ни с кем больше не работать.
— Пол, — сказал Бристол с самой обаятельной из своих интонаций. — Ты сможешь работать на меня, обещаю тебе.
Глаза Формана остановились на Шелли:
— «Одиночество и страх в том из миров, что создан был не мною…» — Он подождал ее реакции.
— Это вы написали? — спросила она. Голос Шелли был тих и ласков.
— Нет. Кто-то другой, тот, кто искал конечную истину. Не использовать ли нам, кстати, это в качестве основной мысли для вашего фильма «Любовь, любовь»? — обратился Форман к Бристолу. — Я имею в виду поиск конечной истины.
— Меня волнует сейчас одно — мы договорились? — спросил в ответ Бристол. На губах его была видна улыбка, но глаза оставались светлыми и холодными. — Сейчас давай поговорим о делах. Книги и писателей оставим на потом. Так мы договорились?
— А что насчет того двадцатиминутного цветного фильма, который у вас уже есть? Того «хорошего, чистого материала»?
Выражение лица Бристола изменилось — грубоватые черты оживились:
— Я сажаю Шелли в пляжный домик где-нибудь в Малибу вместе с симпатичным жеребцом по имени Джим Сойер. Он пытается заполучить ее, Шелли сопротивляется. Действие разворачивается. В доме, в спальне, на бильярдном столе, в туалете. Потом в открытом солярии, на пляже, днем и ночью. Постепенно, шаг за шагом, она уступает ему…
— Мне нужно посмотреть отснятый фильм.
Бристол резко подался вперед, тяжелый кулак замер над столом. «Что он означал? Угрозу? Победу?» — Форман не мог понять.
— Я собирался отснять всю картину в окрестностях Лос-Анджелеса, но в Калифорнии нет ничего нового. Поэтому я выбрал Акапулько. Синатра, Джон Уэйн, Кэри Грант, парни вроде этих как бы создают фон действию. Игровая площадка для целого мира. Тела и бикини. Везде блеск и краски. Кругом солнце, и море, и песок. Кроме того, Акапулько хорошо сочетается с тем материалом, который я уже отснял.
— Написанного сценария ведь у вас нет, так?
— Я вчерне набросал что-то вроде сюжета, расписал там все по сценам. И сделал план съемок. К черту сценарий! Чем меньше говорильни, тем лучше, как в том французском фильме, как его… — он вопросительно посмотрел на Шелли.
— «Мужчина и женщина», — выручила она. — Он был прелестен.
— Угу. Потом я вставлю туда парочку диалогов, если будет нужно. А может, найму какого-нибудь лохматого парня, для того чтобы он написал мне что-нибудь рок-н-ролльное к фильму. Ну, мы договорились?
— Мне нужно тысячу в неделю…
— Господи, ты думаешь, что я президент MGM[22]?! Ладно, пусть будет тысяча. Это решено.
— И надбавка до двух тысяч, если это продлится более четырех недель…
— Четыре недели предел. Мы уложимся в этот срок.
— И еще одно, — сказал Форман, исследуя остатки скотча в своем стакане. У основания его шеи билась какая-то жилка, а во рту стоял мерзкий привкус. — В контракте четко оговоренное условие: у меня право окончательной редакции.
Массивное лицо Бристола приняло свое обычное выражение. Форману оно напомнило римскую статую, которую он видел в каком-то музее в давно забытом городе в Америке, — «Голова гладиатора»: то же ожесточенное бесстрашие.
— Деньги, что ты назвал, ты получишь, — ответил он в своей педантичной и ясной манере, которой, видимо, специально учился. — Прибавка за дополнительное время тоже, решили. Но никакой окончательной редакции. Занимайся своим собственным делом, вот мой девиз. Хочешь, соглашайся, хочешь — нет.
Форман хотел поспорить, отстоять свою позицию, но понял, что не сделает этого. Его уже сбили, как куропатку, не только застрелили, но и положили в ягдташ. Все внутри него горело огнем — он жаждал сделать этот фильм, любой фильм. Предчувствие, опасение, ожидание работы заставили его ощутить себя живым, более живым, чем за много прошедших месяцев. За целые годы. Форман сделал последний глоток скотча. Стакан опустел.
— Я поставлю ваш фильм.
— Я очень рада, — сказала Шелли.
Лицо Бристола не изменилось. Он откинулся назад на своем стуле.
— Хорошо. Как только я тебя увидел, я сказал себе, что могу положиться на тебя. Первое, что мы сделаем утром, — отправимся в Акапулько. Ты будешь сменять меня за рулем, и по пути я посвящу тебя во все детали.
Форман поднялся.
— Я сказал, что поставлю вашу картину. Если вам нужен шофер, — найдите другого мальчишку. Я поведу свою собственную машину. Будьте у входа в собор в девять утра. Вы поедете за мной. Мы отправимся кружным путем, так будет быстрее…