Ночь вступала в свои права. Стоило им покинуть Ловушку, как все вокруг ожило: задул ветер, зашуршал песок, оживились мелкие зверьки, дразнящие чуткий слух мучат. Словно завеса спала. И, конечно, вернулись хищники. Они бродили по периметру, с опаской поглядывая на мерцающий защитный круг, фырчали, порыкивали, но приблизиться не рисковали.
— Неспокойно мне здесь, - в свете огня появился Наиду – толстяк со шрамом на черном лице. [ЕМ3] Молчаливый и злой. Его незнакомцы, явившиеся под покровом ночи, раздражали больше всего.
— И ты туда же, — горестно выдохнул Алан, усаживаясь рядом с Раданом у костра и вытягивая ноги. — Чужаков не трогаем. Ясно вам? Чтобы я и слова недоброго в их сторону не слышал. — Алану пришлось добавить в голос злости, чтобы каждый из наемников понял серьезность его слов.
— Алан, — но Наиду не унимался. — Я не о том. Что-то не так вокруг. Мы отклонились от курса. И слишком беспечно ведем себя в незнакомых землях!
Алан резко поднял голову и сузил глаза, рассматривая лицо здоровяка.
— Я смотрю, внимательный? Может, и завтра тогда постоишь в дозоре? Усту как раз нужна смена, — процедил он.
Наиду хотел сказать что-то еще, но передумал, ушел в себя.
— Как скажешь.
Алан посмотрел вслед уходящему воину и перевел взгляд на Радана, с укором взирающего на него.
— Наиду мнительный. Но ты знаешь, зря тревожить не станет, — проговорил он и отвернулся к своей миске. Алан тоже взял еды и с размаху зачерпнул полную ложку варева. Внутри него кипела такая ярость, что пар из ушей должен был пойти.
Акита
Акита с детства видела смерть. Сначала на ее глазах убили мать, потом сожгли родное село. Долгие годы скитаний. Страх. Боль. И дикое желание жить. Жить, чтобы самой творить смерть.
Акита не тешила себя напрасными надеждами. Она знала, что рано уйдет из этого мира. Потому и спешила так к границе. Ей нужно было успеть вернуть долг тому, с кого все началось, перед тем, как самой сгинуть за гранью.
Скатившись с простыней в очередном припадке, девушка с трудом встала на колени и вернулась на скомканную лежанку. Повозка дрожала, мерно скользя по песку. И сердце дрожало вместе с ней. А все из-за силы, почувствовавшей свою власть над ослабевшим телом. Она скрючивала все внутри, рвала сознание на кусочки, вгрызалась в воспоминания, посылая жуткие, ранящие душу картинки. Забытые, но воскрешенные.
Говорила ей старая шаманка: «Не пей из колодца больше отмерянного».
Но разве мудрость предков могла совладать с неуемным ощущением всесилия и радости, когда сила, подчиняясь, вскрывала чьи-то потаенные мысли и желания. Или, пробираясь в темноту, вскрывала гниющие нарывы боли и вины.
Она могла излечить безумного, вернуть веру в себя обреченному, заставить вспомнить или забыть. Она могла бы управлять толпой, заставить народ объединиться, восстать и пойти войной на короля, на самого Правителя. Или быть дознавателем – копаться в чужих мотивах, обличать истинные мысли убийц, предателей и воров.
Но, поддаваясь Природе, выбрала дорогу мести…
Новая волна жара опалила легкие. Акита стиснула зубы на деревяшке, чтобы приглушить крик. Все ее тело выгнулось дугой и опало. Руки дрожали, сжимая плотную ткань. А по лицу и спине катились крупные капли холодного пота.
У нее и раньше были приступы. Но никогда они не длились так долго. Равийка была истощена и физически, и морально. Долгие поиски, заключение в темницу, пустыня, болезнь, нападения – ее организм не успевал отойти от одного потрясения, как жизнь подкидывала новые.
Неожиданно ткань, прикрывающая вход, отодвинулась в сторону. Чуткого запаха коснулся приятный аромат горячего настоя. Акита открыла глаза и вгляделась в лицо гостя.
— А, это ты… — она откинула голову обратно на постель и облизала губы. — Я не ждала тебя.
Шаманка хмыкнула и прошла вперед, оглядывая Акиту.
— А я говорила тебе не брать больше позволенного, — тихо проговорила она и присела подле. — Вот, выпей. Снимет боль.
Девушка с сомнением поглядела на плавающие в воде голубые листья.
— Ты снова поишь меня своими настойками и говоришь старыми загадками. Я будто и не повзрослела. — Акита хмыкнула и прикоснулась губами к краю чашки, делая маленький глоток.