— Пойдемте, — дернула голубоглазая за собой.
Акита задержала дыхание и пригнулась, заходя в дом. Скудная обстановка не удивила равийку. Стол, стул, несколько сваленных в кучу камней в углу дома.
— Сюда, — на крохотном заляпанном жиром столе стояла свеча. Рядом со столом были свалены в кучу какие-то вещи, на которых, сжавшись, сидела маленькая девочка.
— Мами! — взвизгнула она, поднимая ручки и протягивая их голубоглазой. Та тут же нагнулась и подхватила малышку с пола.
Глаза ее снова увлажнились.
Акита сморщила нос. Стойкий запах мочи и нечистот вбивался в ноздри вонючими мечами. Отравлял сознание, мутил разум.
— Ну что? — окликнула Акиту незнакомка.
Сила тонким щупальцем потянулась к разуму ребенка, обследуя каждый уголок…
— Хворь… — выдохнула равийка, распахивая подернувшиеся серой пленкой глаза, — Разум малышки свободен. Но хворь убивает тело…Тут я бессильна.
— Хворь? — девушка наморщила лоб, стараясь что-то понять.
— Да, черный мор…— горло девушки перехватило, словно кто-то сдавил его сильными пальцами. Акита отступила, поднимая руки к лицу. Ей казалось, боль, отчаяние и страх пропитывали ее одежду, цеплялись за мысли и проникали в саму ее суть, заражая страшным недугом. — Простите, — просипела она и дернулась в сторону, уходя от замаха незнакомки. Та в ярости пучила глаза, наступая. Всю ее голову охватывали черные всполохи, а глаза лучились непроглядной тьмой…
Резко выдохнув, равийка развернулась и устремилась к двери. Она бежала по улочкам, легко ориентируясь в них. Бежала, задыхаясь от слез и набежавших на разум воспоминаний…
Выбравшись наконец на оживленную улицу, Акита упала, утопая коленями и ладонями в грязи.
— Нет, нет, нет, только не снова… — шептали сухие потрескавшиеся женские губы.
Шаманка
Много всего видели ее глаза. Много смерти. Много боли. Много добра и радости. Они возникали в ее сознании яркими вспышками. От них мутило и рвало. От них хотелось прыгать до небес и растягивать губы в улыбке.
— Альхаама… — шептали тени.
— Альхаама, — тянулись, раззявив пасти, испачканные в крови.
— Альхаама, — хныкали и причитали детскими голосами.
Альхаама открыла глаза. Темнота качнулась к ней и обняла, втягиваясь в ноздри вместе с воздухом, проникая в глазницы, заползая в рот и уши…
— Альхаама. Остановись. Отрекись. Останься. Стань…
Шаманка с силой захлопнула рот и замычала, захлебываясь темнотой…
— Стань песком…Воссоединись с Природой. Познай суть вещей. Ты исполнила свою роль…
Замычав громче, старуха потянулась руками к шее, чувствуя воздух, покидающий легкие, борясь за каждый его глоточек.
— Прими…Отпусти. Не борись… — шептал голос. Но Альхаама не слышала его. Перед ее глазами забрезжил неясный свет. Надежда юркой птичкой впорхнула в мысли. Забившись сильнее, шаманка сделала долгожданный глоток и откинула прочь остатки тьмы.
— Тебе не остановить меня…Я заберу все жизни…
— Пропади! — выдохнула она и коснулась кончиками пальцев света. Тот стал ярче, заблестел миллионами светлячков и потух, забирая ее с собой.
Очнувшись, шаманка смахнула оставшуюся дымку сна. Затем оделась и поспешила к Шайхану. Только бы тот позволил обойти племя пустынников стороной.
Она ворвалась в шатер, задыхаясь и прихрамывая на левую ногу.
— Ох ты! Великие всемогущие! — прижал руку к сердце лежавший на одеялах хозяин каравана. — Точно ведьма из тьмы выпорхнула! Ты чего, ошалела, старая? Решила меня пораньше за грань отправить?
Шаманка злобно рыкнула и нервно пригладила топорщившиеся седые волосы.
— Нельзя нам к пустынникам! Нельзя! Видение мне было! — на духу выпалила она.
Шайхан ругнулся и сел, выпрямляясь.
— Что видела?
— Смерть…черную.
— Черную? Что же значит это? — с сомнением спросил мужчина. Губы его сжались. А руки стали разминать красные колени, торчавшие обрубками в проеме штанин.
— Хворь! Сморило их всех! Всех до одного! Не нужно нам туда! Никого не пощадит Мор!