Смерть
Река, змеясь по злым долинам,В овраг вошла о край села;Там церковь в золоте старинномТяжёлый купол подняла.
Дорога в вётлах – так печальна,Ещё печальней синий взглядОсенних сумерек, прощальноСкользящих в парк, где пни горят.
Они пылающей листвоюЗанесены и – как костры.И светят зеленью живоюЛишь сосны, иглы чьи – остры.
А в доме, белом и безмолвном,Над гробом свечи возжжены:Благоуханный ладан волнамЛиловым отдал лик жены.
Неугасимое страданье —Острее колких игл, и в нёмСквозит с краснеющею дланьюФигура ангела с мечом…
Прозрачна синь грядущей ночи,Всей – в шёпоте и вздохах снов;И неземных сосредоточийПолна печаль немых венков…
Фамильный склеп закроет скороПарчу и розовый глазет,И крупные цветы, и взораПод бледным веком круглый след…
Но от морщин ли тонко-чёткихУсопшей барыни иль так —Плывёт суровость. И решёткиХрипят под шагом: сон иссяк.
Струятся свечи. Жмётся дворня,А тени пляшут по стенам —Лохматей, шире и проворней,Ох, будет, будет лихо нам!
Прядёт дьячок сугубым ритмомИз книги кожаной псалом,И капли воска по молитвамГорячим катятся стеклом.
Тяжёл и низок церкви купол.И Ангел пасть уже готов.– Смотри: Он склепа герб нащупал!И крупен снег чужих цветов.
«Она – некрасива: приплюснут…»
Она – некрасива: приплюснутСлегка её нос, и глаза,Смотрящие долго и грустно,Не раз омывала слеза.
О чём она плачет – не знаю,И вряд ли придётся узнать,Какая (святая? земная?)Печаль её нежит, как мать.
Она – молчалива. И могутПодумать иные: горда.Но только оранжевый ноготьПодымет луна из пруда, —
Людское изменится мненье:Бежит по дорожке сырой,Чтоб сгорбленной нищенской теньюСкитаться ночною порой.
Блуждает, вздыхая и плача,У сонных растрёпанных ив, —Пока не плеснётся на дачуКровавый восхода разлив.
И вновь на потухшей террасеСидит молчаливо-грустна,Как сон, что ушёл восвояси,Но высосал душу до дна.
«Как быстро высыхают крыши…»
Как быстро высыхают крыши!Где буря? Солнце припекло.Градиной вихрь на церкви вышиб —Под самым куполом – стекло.
Как будто выхватил проворноОстроконечную звезду —Метавший ледяные зёрна,Гудевший в небе на лету.
Овсы – лохматы и корявы.А оржаные-то поля:Здесь пересечены суставы,Коленцы каждого стебля.
Христос! Я знаю, ты из храмаСурово смотришь на Илью:Как смел пустить он градом в рамуИ тронуть скинию твою!
Но мне – прости меня, я болен,Я богохульствую, я лгу —Твоя раздробленная голеньНа каждом чудится шагу!
Людская повесть
Летучей мыши крылозадело за сердце когтем, —и грудь – пустое дупло,хоть руку засунь по локоть.Сегодня, завтра, вчера —всё тот же сумрак в деревьях:кленовые вечерав раскидистом, добром чреве.Нет плоти и – нет греха,нет молний мертвецких ночью…Сутулого женихазаластили по-сорочьи.Как вздёрнут лукавый нос!И солнце поёт в веснушках!Худой, привязчивый пёс —я с Вами, моя пастушка!Лиловое, синь кругом:цветочки: иван-да-марья.Откуда же этот гром,удушье тягучей гари?Ах, девушка, всех милей,не девушка, а наяда…Душа!Как пёс, околей!Под тыном валяйся, падаль!
«О бархатная радуга бровей…»
О бархатная радуга бровей!Озёрные русалочьи глаза!В черёмухе пьянеет соловей,И светит полумесяц меж ветвей,Но никому весну не рассказать.Забуду ли прилежный завитокЕщё не зацелованных волос,В разрезе платья вянущий цветокИ от руки душистый тёплый ток,И все, что так мучительно сбылось?..Какая горечь, жалоба в словахО жизни, безвозвратно прожитой!О прошлое! Я твой целую прах!Баюкай, вечер, и меня в ветвяхИ соловьиною лелей мечтой.Забуду ли в передразлучный деньТебя и вас, озёрные глаза?Я буду всюду с вами, словно тень,Хоть недостоин, знаю, и ременьУ ваших ног, припавши, развязать.