— Как решили проблему с рассеиванием света в атмосфере? — лениво поинтересовался он. — Тень ещё полчаса назад должна была рассеяться.
— Добрые люди помогли, — усмехнулся Петрович. — Я в такие тонкости не вникал.
— Люди? — недоверчиво хмыкнул Леонтий. — Они от тебя за это душу не потребовали? Ну, пусть не всю, хотя бы процентов двадцать…
— Да нет, как-то обошлось, — ответил Петрович. — Ну, ты доволен?
— Давай уже досмотрим до конца, — произнёс Леонтий. — Чисто из принципа. Можешь себя поздравить с выигрышем. А я уж и не надеялся…
— Ты смотри, смотри, не отвлекайся, — ответил Петрович.
Солнце уже почти закатилось за горизонт. Над степью виднелся только небольшой сектор красного круга.
Теневая стрелка на полукруглом циферблате была уже еле видна.
И она лежала.
В конце шкалы.
После чего незаметно рассеялась вместе с окончательно закатившимся солнцем.
Вернувшись на трассу, Леонтий скрутил с брелка ключи и протянул брелок Петровичу.
Тот кивнул и спрятал его в карман.
— Остальное — завтра, — сказал Леонтий. — Как и договаривались.
— А не полагается ли мне дополнительный приз? — поинтересовался он у Леонтия.
— Это ещё за что? — не понял тот.
— За повышенное исполнение обязательств, — усмехнулся тот. — Стрелка была не только уложена, но и исчезла по окончании действия. Не будешь ведь спорить?
— Не буду, — отозвался Леонтий. — И чего же ты хочешь?
— Сам не знаю, — честно ответил Петрович. — На твоё усмотрение, если не сложно.
— Это можно, — кивнул Леонтий. — Только не удивляйся потом.
— Люблю сюрпризы, — отозвался Петрович.
Они пожали друг другу руки. Молча улыбнулись, словно только что прикоснулись к какой-то одним им известной тайне. И, рассевшись по машинам, не спеша разъехались.
Каждый в свою сторону.
А наутро солнце не взошло….
РОМАН ДРЕМИЧЕВ
ЧЁРНОЕ СОЛНЦЕ
Древние легенды, что всегда туманны и неясны, зачастую несут в себе скрытый смысл. Возможно, одни из них действительно лишь красиво поданные истории, сочинённые древними сказителями, повествующие о минувших эпохах, но есть среди них такие, в которых живёт ужас настоящего, и пронизаны они болью и страданием, что испытали тысячи лет назад исчезнувшие люди, чьи тела давно обратились в пыль. И оставляли мудрецы напоминания своим потомкам в этих историях об ужасе, пожирающем сердца, о голосах, звучащих из мрака и бездн, о том, что древнее зло живёт в их маленьком мире и однажды может проявить себя во всей красе. И тогда шагнёт по земле страх, наполняя собой ночную тьму, и кровь оросит цветущие поля и каменистую землю, и смерть раскроет врата для падших душ.
И вечный мрак клубится в душах проклятых изгоев…
Когда-то очень давно, почти на самой заре времён, жил у подножия высокой горы Антарнас одинокий старик. Хлипкая хижина его давно покосилась, грязь и пыль лежали толстым слоем на земляном полу и мебели — кособоком столе, заставленном треснувшей посудой из глины, да длинной узкой лавке, под которой было свалено в кучу какое-то тряпье. Снаружи, слева от двери, стоял наполовину вросший в землю старый потёртый сундук, замок у которого давно проржавел и болтался на сломанной дужке. Эту хибару прикрывали от яркого солнца три высоких старых секвойи, раскинувших свои кроны над пробитой крышей, укрытой прелой и жухлой листвой, питающихся от маленького родничка, что, весело журча, пробивался у их корней — и вновь исчезал среди каменных глыб, когда-то рухнувших с высокой горы, вздымающейся, словно перст, над жилищем старика. Тёплый ветер с пустошей лениво шелестел кронами деревьев, словно нехотя перебирая зелень листвы.
Вокруг же, куда ни кинь взгляд, больше не было видно ни одного строения, лишь край пустыни и сухих трав, равнина и горы далеко на горизонте; даже птиц не видно в ясном голубом небе.
И вековая тишина.
Старик, носивший странное имя Идир, любил сидеть в небольшом плетёном кресле, скрываясь от лучей солнца под кроной стоявшего у левой стены хижины гиганта. Он мерно покачивался, устремив взгляд к таящемуся за пеленой тёплого воздуха пустыни краю земли, и попыхивал длинной резной трубкой, пуская в небо чёрные извивающиеся облачка дыма. Старые подслеповатые глаза его почти ничего не видели, руки были слабы, да и некогда мощное сердце уже не так яростно колотилось в груди. Он долгие дни голодал, не в силах обеспечить себе нужное пропитание, но вскоре привык и уже не замечал мук голода, довольствуясь самым малым.