Они попытались. Оба старались изо всех сил, но бигос отдавал опилками. Невозможно было заснуть, зная, что это последняя ночь в крохотном родном доме. Когда первые лучи рассвета пробились сквозь шторы, оба испытали облегчение. Они слышали крики на улице, но продолжали лежать, обнявшись, оттягивая последние моменты безопасности. Тут в дверь постучали – пришли родители и сестра Эстер. Пришлось подниматься и решать, что делать с этим кошмаром.
Все были близки к панике. Гетто устроили в районе большого рынка Балуты в северной части Лодзи. Многие евреи уже жили там, но было немало и тех, кто жил в других частях города. Никто не знал, что теперь делать и куда бежать.
– На Полудневой улице есть бюро по переселению, – сообщил им Томаш, но когда они пришли туда, там уже скопилась огромная толпа.
– А что будет со школой? – спросила Лия, с интересом осматриваясь вокруг. Ей было четырнадцать – и она единственная из всех видела в происходящем приключение.
– Школа? – рассмеялся проходивший мимо немец. – Зачем таким, как ты, школа? Пустая трата времени и сил учителей.
Лия уперла руки в округлившиеся бока.
– Я лучшая в своем классе, чтобы вы знали!
– Правда? Иди-ка сюда, и я преподам тебе единственный урок, который пригодится таким, как ты!
Он сделал непристойный жест, и его приятели грубо заржали. Лия выступила было вперед, но Эстер утянула ее назад.
– Оставь, Лия. Они того не стоят.
– У них нет права так с нами разговаривать, – сердито надулась сестра.
Эстер печально улыбнулась. Что тут скажешь? Лия права, но печальная правда оккупированной Лодзи заключалась в том, что завоеватели могли разговаривать с ними так, как захотят.
– Просто стой в очереди.
Ожидание было долгим и мучительным. Наконец, они попали внутрь. За столами сидели уставшие работники. Руководил всем Хаим Румковский, которого немцы месяц назад назначили «еврейским старостой». Ему предстояло управлять гетто. Благородные седины и теплая улыбка внушали доверие, но взгляд, скользивший по толпам «своего» народа, был холодным. Рядом с ним стояли два эсэсовца. Эстер обрадовалась, что их направили к молодой женщине, сидевшей за самым дальним от Румковского столом.
– Нам нужен маленький домик для нас с мужем и еще один для моих родителей и сестры, – сказала она.
Женщина посмотрела на нее, расхохоталась, а потом нахмурилась.
– С вами все в порядке? – спросила Эстер.
– Насколько это возможно, когда приходится сообщать каждому плохие новости, – мрачно ответила женщина. – Вам придется жить вместе.
– Всем?
Женщина вздохнула.
– Всем вам и другим тоже.
– Вы хотите, чтобы мы жили с чужими людьми?
– Извините, но в гетто жилья вдвое меньше, чем наших семей. И в большинстве домов все еще живут поляки.
– И что с ними будет?
– Их переселят.
Женщина сказала это спокойно, но Эстер не могла справиться с ноющим чувством ужаса. Ситуация была кошмарной. Она с ужасом посмотрела на Филиппа. Квартирка их была крохотной – но она была их собственной. Теперь же им предстоит жить всем вместе, как в детстве, да еще и с чужими людьми!
– А мои родители? – спросил Филипп. – Что, если мы возьмем к себе моих родителей?
– Значит, вас будет семеро? – уточнила женщина, и они кивнули.
Их родители встречались лишь несколько раз, но присутствие Эстер и Филиппа их сблизит.
– У меня есть жилье на Кройц-штрассе.
– Где?
Женщина наклонилась поближе.
– На Кржижовой, – шепнула она очень тихо, словно само польское слово было уже преступлением. – Там две спальни.
– Две?
– И чердак.
– Мы согласны, – решительно произнес Филипп, сжимая руку Эстер. На ушко он шепнул: – Чердак – это так романтично!
За такой оптимизм Эстер полюбила его еще сильнее, но, когда они, получив ключ, отправились в незнакомый дом, где им предстояло жить со всеми родителями, она думала, что никогда в жизни не сталкивалась с чем-то менее романтичным. А когда они уйдут в гетто, в их любимой квартирке поселятся какие-нибудь немцы. Сердце Эстер разрывалось от боли. Она так вцепилась в руку Филиппа, что костяшки на его пальцах побелели.
Глава четвертая. 9 февраля 1940 года
АНА
Бум, бум, бум!
Ана неохотно открыла глаза и потянулась за формой, предусмотрительно повешенной прямо на двери спальни. Сквозь шторы пробивались лучи света – наверное, уже рассвело. И все же Ана не чувствовала себя готовой к новому дню. Слишком много младенцев решает появиться на свет среди ночи. Однажды ей сказали, что так женский организм стремится дать жизнь ребенку до того, как придет время заниматься домашними хлопотами дня. Сколь бы ни любила Ана Бога, но порой ей хотелось, чтобы Он был женщиной – тогда беременность была бы организована гораздо разумнее.