- Они самые, - я помогла ей лечь на кушетку. Осторожно ощупала живот: очень напряжен. Есть риск отслойки плаценты, особенно после травмы.
Раскрытие шейки-матки в таких обстоятельствах посмотреть было нельзя, опасно.
- Вы точно не ощущаете никаких болевых спазмов? - осторожно уточнила я.
- Нет. Просто у меня врожденная анальгезия, - спокойной ответила девушка.
Врожденная анальгезия? Я на миг опешила. Вот это поворот. Такое, действительно, трудно сразу распознать. Очень редкая патология нервной системы, на моей практике ещё никогда такого не встречалось. Теперь, правда, все становилось на свои места и одновременно усложнялось.
- Это когда человек вообще не чувствует боли? - вдруг громко спросила Рената.
- Да, - ответила ей Мария тихо и пнула в бок, упрекая в бестактности.
- Да, - повторила за ней девушка и усмехнулась, - я с рождения не чувствую никакой боли. Раньше мне казалось это здорово, но на деле проблем от этого куда больше, чем бонусов. Я просто могу умереть и не понять от чего. Мой организм не предупредит меня об опасности заранее болью.
- Зато рожать не больно, - вроде как пошутила Рената.
- Рената, подготовьте аппарат КТГ, - осекла ее я. - Пока я делаю УЗИ.
Спустя десять минут я уже искала анестезиолога, чтобы обсудить с ним, как быть дальше.
Шахов Константин Сергеевич, то самый будущий юбиляр, нашелся в курилке.
- Костя, дело срочное и неоднозначное, - начала я с порога. - К нам поступила беременная с редким генетическим заболеванием. Врожденной анальгезией.
Тот удивленно присвистнул:
- Вот так повезло. Нам, в смысле. Не беременной, конечно. Таких в мире всего несколько сотен, и тут у нас, в отделении… И что с ней стряслось?
- Сбил самокатчик где-то неподалеку от нашего роддома, и она пришла к нам пешком, с открытым кровотечением, представляешь? УЗИ показало частичное отслоение плаценты. Кровотечение удалось пока приостановить, но началась родовая деятельность. Перед осмотром отошли воды, - рассказала я. - И ещё…. У нее кардиограмма не очень. Самой рожать ей нельзя, ты же понимаешь. Надо кесарить.
- Надо кесарить, - кивнул Шахов, выдыхая густой сигаретный дым.
- Ну так вот. Как будем это делать? - я поморщилась от дыма и помахала рукой, отгоняя его от себя. - Эпидуралка. По сути, она ведь ей не нужна, правильно я понимаю?
Шахов опять невозмутимо кивнул:
- По сути, не нужна, если анальгезия полная. А по протоколу нужна. И протокол нарушать нельзя.
- Вот и я о том. Но тут такой шанс не пичкать роженицу лишними препаратами обезбола, которые ей к тому же без надобности…. И на сердце ей такая нагрузка нежелательна, - я вздохнула и покачала головой. - В общем, я в растерянности.
- Давай посоветуемся с заведующим. Если он сам даст добро на кесарево без анестезии, то рискнем… - предложил Шахов.
Идти к Кравицкому? Отторжение этой мысли возникло лишь на короткий миг, и я быстро запрятала свои личные заморочки куда подальше.
- Бросай свою сигарету и идём, - сказала я. И добавила ворчливо: - Совсем о здоровье не беспокоишься.
- Я фаталист, - хмыкнул он, сделал последнюю торопливую затяжку и выбросил окурок.
Кравицкий оказался на месте.
- Мы к вам за советом, Роман Валерьевич, - произнесла я с порога.
- Нештатная ситуация, - подхватил Шахов.
- Слушаю, - Кравицкий жестом предложил нам сесть, и я сразу приступила к рассказу.
Я очень старалась сосредоточиться на деле и отстраниться от всех своих чувств, но те, черт их побери, контролироваться полностью никак не хотели, и где-то совсем глубоко, словно исподтишка, дергали сердце каждый раз, когда наши взгляды с Кравицким встречались.
- Я бы попробовал без анестезии, - заключил Шахов. - Такой уникальный случай…. Я посмотрел её анализы… Кроме некоторой тахикардии на ЭКГ, в целом, они неплохие. Я бы рискнул.
- Какой срок? - уточнил Кравицкий, озадаченно потирая переносицу.
- Тридцать семь недель, - отозвалась я.
- В Берлинской больнице я слышал о таком случае от одного из врачей, - произнес Кравицкий. - Он в то время волонтерил в Красном кресте, в Африке. Попалась ему одна беременная с подобной патологией и тоже нужно было кесарево. Но у нее тройная была, и она никак не могла разродиться. Насколько я помню, он тоже рискнул и, кажется, все прошло нормально.
- И? Каков ваш вердикт? - я тихо кашлянула.
- Делайте без неё. Под мою ответственность, - ответил он, подавив вздох.
- Как скажете, босс, - усмехнулся Шахов и кивнул мне. - Вперед. Навстречу экспериментам.
- Не очень удачная шутка, - отозвалась я, правда, всё равно улыбнулась.
- Почему сразу шутка? Может, я после сегодняшнего опыта за докторскую сяду?
- Ты и пяти минут за ней не высидишь.
- Можем поспорить, - Шахов протянул мне руку. - Роман Валерьевич, разобьете?
Кравицкий посмотрел на него, иронично изогнув бровь.
- Да не буду я с тобой спорить, - отмахнулась я и поднялась. - Идём лучше к операции готовиться.
- Вы точно ничего не ощущаете? - спросила я нашу уникальную пациентку, уже который раз проверяя чувствительность на ее животе в месте будущего надреза.
- Нет, ничего, - она отвечала чуть замедленно, поскольку Шахов решили всё же дать ей небольшую дозу успокоительного.
- Показатели пока в норме, - добавил сам анестезиолог.
Я случайно подняла глаза и увидела, что за нами через стекло наблюдает Кравицкий. Он кивнул мне, словно подбадривая. Я сделала глубокий вдох и уже решительней взялась за скальпель.
Операция началась.
Ещё никогда я не была так напряжена во время кесарева. Все время присутствовал страх, что мы совершили роковую ошибку, и бедная девушка сейчас потеряет сознание от болевого шока. Но, к моему великому облегчению, все прошло хорошо. И мамочка, и новорожденный мальчик были в порядке.
Одно знаю точно: этот случай в своей практике я запомню на всю жизнь.