Кислотно-зелёный луч мелькнул для двух силовиков, доставивших вместе с морячком труп к люку, невнятным приветом из туманного будущего.
Луч прошёл точно по грудным клеткам онемевших силовиков. Два свежих бюста покатились в жёлоб…
…Глеб спал лицом к стене, согнув ноги в коленях. Одеяло валялось на полу.
Малыш тихонько погремел заслонкой глазка.
Ночной комендант Тит Флорыч услышал за поворотом шорох.
Титу Флорычу год оставался до пенсии. Куратор спецобъекта генерал Дубичев твёрдо обещал Титу с нового месяца новую зарплату. Чтобы он получил пенсию по льготной министерской категории.
Тит Флорыч всю жизнь работал в казнилках Силового Министерства. Одно время сам пускал газ в камеры. Потом перевёлся в дежурные по режиму, постепенно дорос до ночного коменданта. Он больше ничего не умел. И ему нужна была нормальная пенсия. Не торговать же ему сигаретами у метро?
Вечером, оставляя Флорычу объект, генерал Дубичев был взволнован. Беспокоил его узник из шестнадцатого номера. Битых два часа с узником сидел мрачный мужик, в камеру носили телефон — словом, происходило что-то очень серьёзное.
— Сердце не на месте, Флорыч, — признался Дубичев. — Больно уж ушлый гусь. Как бы чего не вышло… Ты уж, Флорыч, если какой вдруг шухер начнётся… Не стесняйся, а то он такого накуролесит… Знаешь, где у нас таблетка номер три.
На здешнем языке таблетка номер три означала «газ в камеру».
После такого разговора Тит Флорыч, понятно, разнервничался. Несколько раз подходил к шестнадцатому номеру. Смотрел в глазок на человека, которого лучше удушить, чем позволить ему накуролесить.
Совершая последний предутренний обход спецобъекта, Тит Флорыч услышал за поворотом шорох.
Осторожно выглянул из-за утла и ахнул. В похоронной валялись два пол-тела: от груди до пят. Сочилась свежая ещё кровь. В луже крови плавали четыре руки, отсечённые до локтей.
— Четыре руки, — забормотал Тит Флорыч, — Господи Иисусе, если ты на небеси, четыре руки…
Тит Флорыч сам не заметил, как оказался у шестнадцатого номера.
Дверь камеры открывалась навстречу Титу Флорычу.
Тит Флорыч понял, что страшный клиент, ушлый гусь сейчас отрежет ему голову и руки. Как сделал с теми, что лежат в похоронной.
Тит Флорыч с разбегу всем телом навалился на открывающуюся дверь. С той стороны не ожидали напора. Дверь защёлкнулась.
Тит Флорыч ринулся к пульту подачи газа.
Генерал Дубичев так и не смог заснуть.
Генерал Анисимов сделал страшную ошибку, отпустив от себя Максима в эти решающие часы.
Генерал Анисимов даже не вернулся в эту ночь в Москву. Остался в Выборге. Подложил ему, видать, пархатый мудак Гаев какую-нибудь еврейку с разноцветной мандой.
У них такое случается: часть манды, допустим, синяя, а другая, например, жёлтая.
Разве можно так беззаботно вести себя в решающие часы! Будто бы указ Президента уже подписан!
Будто бы все враги мертвы!
Генерал Дубичев решительно встал, вызвал машину.
Он решил провести остаток ночи на спецобъекте, рядом с Матадором… Мало ли что может случиться. Мало ли как ляжет масть завтра. Пока враг в руках… Пока враг в руках, от врага молено избавиться.
Дверь в камеру номер шестнадцать оказалась приоткрытой.
Дубичев выхватил пистолет и ворвался в камеру номер шестнадцать. Генерал Дубичев был готов один на один встретиться с убийцей сына.
Камера была пуста.
Генерал Дубичев бросился в коридор.
Тяжёлая дверь камеры захлопнулась перед его носом. Генерал услышал быстро удаляющиеся шаги.
Генерал не сразу почувствовал приторный сладковатый запах.
Глава двенадцатая
Лейтенант Лейкин привёз из Питера спутниковую связь, чтобы связать Зайцева с генералом Барановским. Генерал натурально, хотя и устно пока, выкручивал Зайцеву руки, требуя задержать в Выборге Анисимова и Гаева.
Для этого Лейкин и привёз таблетки.
— Сюрприз совершенно безопасен, — Барановский говорил медленно и строго. — Мои ребята хотели сегодня взять под опеку вашего больного мальчика, но я попросил их пока этого не делать…
Зайцев сидел в маленькой каюте парусника-ресторана, качавшегося на волнах в двух шагах от гостиницы. Чайки уже рассекали с утробным криком туманную рассветную синеву, словно приглашая рыбу подняться на завтрак. С залива дул плотный ветер.
— Сейчас от нас с вами зависит судьба России, — сказал напоследок Барановский.
«Как они узнали про Пусю? Арина рассказала? Санитары? Ёжиков, грязный наркушник… Рассказать Гаеву? Нужен я ему… Кердык подкрался незаметно…»
И ещё, стало быть, судьба России.
Зайцев горько усмехнулся. Конечно, жалко, если полетит голова Барышева. И победит генерал Анисимов.
Но что это значит — «судьба России»?
Он, Зайцев, тоже часть России. И артисты, которых он продюсирует с Гаевым, тоже часть России. Между прочим, не худшая её часть.
— Тоже являются частью России, — зачем-то пропел Зайцев.
И теперь Зайцеву предлагается трава-нуть хозяина и хозяина хозяина в обмен на судьбу России…
Барановский пообещал, что таблетки безопасны. Лейтенант утверждает, что клиенты очнутся через двенадцать часов…
«Дурак, — заключил Зайцев, — не на судьбу России в обмен, а на твою шкуру. Ты, дурак, теперь содержатель наркопритона».
Стоит Барановскому щёлкнуть пальцами, и уже сегодня его будут пендюрить на Лубянке. Пинать по яйцам… Тот же Матадор первым пнёт.
Нет, надо идти сдаваться Гаеву. Через шесть часов Президент подпишет Указ о Барышеве. Анисимов не кинет Гаева. А Гаев Зайцева…
Зайцев брёл, не разбирая дороги.
Сильный ветер с залива. Мнёт низкое небо, как бумажный лист. Срывает с пролетающих тучек куски дождя и швыряет их в город.
— А Михалыч вчера нажрался и давай возгудать: дескать, захочу, всех вас сейчас выгоню в жопу и водки больше не дам…
Два мужика в одинаковых серых фуфайках курили у входа в какую-то контору.
— А ещё Михалыч орал, будто он может отключить, если захочет, электричество во всём Выборге. Что у них профилактика, и все линии сейчас сидят на узле, который он сторожит… Захочу, говорит, поверну рубильник, и не только город отрубится, но и таможня, и аэродром… Предлагал за ящик водки, на спор…
Сильный ветер с залива. Лист неба смялся в комок. Капли дождя начали хлестать по щекам.
На тринадцатом гудке трубку сняли и тут же положили. Короткие сигналы.
— Быстрее, пожалуйста, — сказала Арину в спину шофёру, — там кто-то есть.
Улицы были запружены народом, на каждом углу приходилось стоять и сигналить минут по пять. Ряженый Пушкин заглянул в окно машины, крикнул «Аи да сукин сын!» Бог знает что. Праздник.
Девка с длинной косой и в кокошнике отбивала чечётку и выдавала частушку за частушкой.
Рядом с Ариной на заднем сиденье тяжело дышал человек-гора кавказской национальности. Тот самый, что вёз Арину в загадочный плен.
Теперь Арина знала, что его зовут Кинг-Конг. Знала, что час назад Кинг-Конг освободил Матадора.
— Быстрее, пожалуйста! — повторила Арина. Ей не удалось встретиться с Глебом. Его, как сказал Кинг-Конг, срочно увезли «навэрх».
Машина с трудом протиснулась к дому Зайцева на Китай-городе.
— Бэрэгыс нах, — тяжело сказал Кинг-Конг. Кинжал чесался на татуировке. Но ему было велено ждать Арину в машине.