Пока госпожа Плетская возилась в квартире, я не стал садиться за компьютер — не хотел ей мешать, поэтому побрился, принял душ и, прихватив с собой «Шпигель», вышел из дома. Ничего, к одиннадцати вернусь и подожду Карела внизу.
Меня встретило ясное солнечное майское утро. Голубое небо, солнце, легкий ветерок, усиливавшийся на перекрестках, и повсюду веселые лица горожан — что вообще-то редкость в нашем городе. Сегодня могло даже показаться, что берлинцы — очаровательные люди. Мне было жаль Джун. Надо хоть иногда выходить на улицу. Посмотреть на деревья, послушать птиц или погладить собаку. Но я не стану ей этого предлагать. Не хочет, и ладно. Хотя мне, конечно, о ее желаниях ничего не известно. Джун ведь вполне устраивает, что я остаюсь невидимкой.
Проехав несколько станций в метро, я вышел на «Аденауэрплац» и решил посидеть в кафе. Заказав капуччино с круассанами, откинулся на спинку стула и уставился на свое отражение. Человек в оконном стекле выглядел довольным жизнью яппи. Неужели это я?
Никаким яппи я, разумеется, не был, тем более что само понятие давно устарело. Скорее, молодой пенсионер с привычками денди. А вот довольным жизнью и вправду выглядел. Я и в самом деле наслаждался теплотой солнечных лучей, болтовней, суетой, царящей вокруг. И еще тем, что не нужно идти на работу.
Похоже, настойчивость, с которой в мою жизнь пытались в последнее время вторгнуться извне: сначала Матиас, а потом дама с двойной фамилией, — пробила-таки брешь в моей осадной крепости. Или во мне самом что-то сдвинулось, — только я больше не хотел оставаться в стороне от внешнего мира. Возможно, глядя на Джун, я понял, каково это — быть прикованным к месту, и опять стал ценить свободу, отвергаемую мной до сих пор. Я даже вдруг совершил поступок, который еще вчера мне показался бы немыслимым, — окликнул проходившего мимо знакомого музыканта и помахал ему рукой. Он подсел к моему столику, пришлось с ним поговорить. Я тут же пожалел о собственной глупости: ощущение довольства жизнью исчезло, а вместе с ним — способность наслаждаться окружающим миром и желание вернуться в него.
К счастью, музыкант спешил и, перебросившись со мной несколькими фразами об общих знакомых, планах на будущее и текущих занятиях, ушел по своим делам. Когда он удалился, я раскрыл «Шпигель», теперь уже остерегаясь смотреть по сторонам.
Поджидая вечно опаздывающего Карела у своего подъезда, я успел перейти улицу и бросить взгляд на таблички возле звонка в доме напротив. На самом верху прочел «Дж. Горди». Имя не было выбито, как полагается, на табличке под соответствующей кнопкой, а просто написано на бумажке и приклеено липкой лентой. Мудро.
— Восточная часть города меня вдохновляет, — заметил Карел, когда мы миновали Чекпойнт-Чарли.[24] — Половину ее составляет сверкающая каменная пустыня, другую половину — груды развалин. С ума сойти. И в Праге то же самое. Возвращаются былые блеск и цвет. Снова появляются красивые постройки.
— И давно ты стал обращать внимание на архитектуру?
— С тех пор как сам начал строить. Сейчас увидишь.
Мы наконец свернули с Ораниенбургерштрассе налево, на небольшую улочку с односторонним движением. Карел остановил машину, приткнув ее прямо за тремя огромными контейнерами со строительным мусором.
Ожидая увидеть обычный, пошло и безвкусно обставленный псевдороскошный бар, я был просто ошеломлен, когда, миновав недостроенную полутемную прихожую, где был свален всякий хлам: полиэтилен, лестницы, кисти и краски, — мы вошли в главный зал. Матовый блеск хрома, молочно-белые отделочные материалы, светло-зеленые сиденья и теплый красный цвет древесины в идеальных пропорциях привнесли в большое, почти квадратное помещение изящество и гармонию. Я не мог вымолвить ни слова.
— Ну как? — нетерпеливо спросил Карел. — Здорово?
— Старик, это просто фантастика! Это… даже не знаю… шедевр.
— Почти так же красиво, как у тебя.
— Лучше, старик, лучше. Я просто амбициозный дилетант, а вот парень, что тут работал, далеко пойдет.
— По-моему, он и так уже далеко пошел. Его гонорар составляет четверть от общей суммы затрат.
— Ты разорен?
— Если дело не пойдет, придется умаслить немало тупиц.
— Откуда ты взял это слово — «умаслить»? Я слышал его от своего отца, чуть ли не в двадцатые годы.
— И у меня был отец. Он тоже говорил по-немецки. Ты мог бы это знать, если бы хоть раз поинтересовался. Отец руководил камерным оркестром. Подходящая среда для подобных словечек.
24
Чекпойнт-Чарли — пропускной пункт между Западным и Восточным Берлином, ныне превращенный в музей Берлинской стены.