– У меня нет ножа.
Юноша рассмеялся, прижимая ее к стене.
– Придется обыскать тебя, чтобы это проверить. Бьянка снова попыталась лягнуть его, но он схватил ее за ногу. Она упала на землю и тут же вскочила.
– Да будет вам известно, что я личная служанка сеньориты Исабельи де Арис.
– Это интересно, – промолвил молодой человек, – хотя и не объясняет того, зачем ты пробралась к нашей часовне.
– Никуда я не пробиралась. Я просто… заблудилась.
– И заглянула в окно, чтобы найти дорогу? Лучше сознайся, почему ты смотрела в окно.
– Я не смотрела!
– Вот как? – усмехнулся юноша. – Ты служанка доньи Исабельи, приехала сюда с письмом от хозяев, и так как у тебя имеется нос, – он слегка щелкнул ее по носу, – ты суешь его куда не следует. Но поскольку носик у тебя очаровательный, то, на сей раз, я тебя прощу, потому что… потому что у тебя такие злые глаза и ты больно лягаешься. Кажется, ты попытаешься убить меня, если я тебя не отпущу.
– Ну, так отпустите меня, и вам не придется умирать.
Молодой человек расхохотался, запрокинув голову.
Воспользовавшись случаем, Бьянка вырвалась и бросилась бежать.
Он пустился вдогонку – она слышала его смех совсем близко за спиной.
Бьянка бежала вслепую, не зная дороги. Свернув в сторону от дома, она обогнула сад, ловко миновала какую-то статую, но зацепилась ногой за резную ограду и свалилась в кусты.
Так она попалась.
– Что за дьявол! – воскликнул юноша. – Какая же ты злючка, моя маленькая gitana![14] – Опустившись рядом с ней на колени, он внезапно обнял ее и поцеловал в губы. Бьянка тщетно пыталась вырваться. – Этот поцелуй предназначен первой чистой цыганке, которую я вижу. Если ты вынешь из ушей эти побрякушки и прикроешь смуглую кожу, то сможешь сойти за сеньориту… если перестанешь лягаться.
Бьянка не боялась мужчин, ее не впервые преследовали, но ее пугали чувства, которые пробудил в ней этот юноша. Ей казалось, будто они уже давно знакомы – очевидно, благодаря рассказам Исабельи.
– Прилично ли такому знатному сеньору, – с насмешливой скромностью осведомилась Бьянка, – гоняться за бедной служанкой?
– Есть вещи, – ответил он, – за которыми гоняются все мужчины.
– Какие?
– Не задавай глупых вопросов, – усмехнулся юноша. – Ты сама это знаешь.
Видя, что он ослабил бдительность, Бьянка кокетливо улыбнулась, внезапно вырвалась и пустилась бежать так, словно за ней гнался лев.
Добежав до флигеля прислуги, она быстро нашла дверь и вбежала в комнату, где за длинным столом сидели люди.
– Да ведь это Бьянка! – воскликнул Хуан. – А мы то голову ломали, куда ты подевалась.
По дороге домой Бьянка хранила молчание. Когда они вернулись, Исабелья тут же позвала ее к себе.
– Ты видела его? – спросила она.
– Видела, как он молится в часовне. Я тайком пробралась туда и заглянула в окно. Он не знал, что я за ним наблюдаю. Но я хорошо его рассмотрела – он красивый мужчина и хороший человек.
Исабелья молчала – она продолжала трудиться над напрестольной пеленой, которую хотела закончить до свадьбы.
– А ты видела кого-нибудь еще, Бьянка? – наконец спросила она.
– Да, – ответила Бьянка. – Я видела другого.
– Бласко?
– Да, Бласко. – Внезапно Бьянка упала к ногам хозяйки и стала целовать ей руки. – Он некрасивый, даже безобразный. Вам повезло, что вы станете женой Доминго.
– Безобразный? Не может быть. Значит, это не Бласко.
– Это был он. Мне кто-то сказал, что это Бласко. Он настоящий урод. К тому же мне сказали, что он плохой человек.
– Я уверена, что это неправда, – заявила Исабелья. – Мальчиком Бласко был выше Доминго и выглядел старше и красивее его. Все говорили, что из него вырастет красивый мужчина.
– Он плохой, – упорствовала Бьянка. – Я знаю! – Она вынула из кармана юбки колоду карт. – Сейчас про верим, подтвердят ли это карты. Ага, вот он! Темноволосый мужчина. Он злой, но не повредит вам, так как не сможет к вам приблизиться. А вот ваш добрый ангел – это Доминго. Он тоже темноволосый.
– Если они оба темноволосые, как ты их различаешь? – осведомилась Исабелья.
– Я знаю! – яростно повторила Бьянка.
Она продолжала думать о Бласко. Ночью ей снилось, как он поймал ее в кустах граната и стал целовать, но во сне Бьянка не стала уклоняться от его поцелуев.
Доминго не знал, что за ним наблюдают. Стоя на коленях перед алтарем, он молился о ниспослании мужества, чтобы следовать жизненным путем, который ему предназначен. Доминго всегда считал, что его призвание – быть священником, но знал, что, даже последовав этому призванию, никогда не избавится от желания быть хозяином поместья, мужем и отцом семейства.
Нередко Доминго стоял в этой часовне на коленях и возносил хвалы Богу и святым, жаждая лишь одного – служить Церкви. Но потом вспоминал счастливое детство, сбор винограда, деревенские праздники, сады, за которыми он ухаживал, розы, цветущие круглый год, и знал, что никогда не будет счастлив вдали от поместья Каррамадино. Доминго хотел быть священником, оставаясь мужчиной.
Он всегда верил, что когда-нибудь женится на Исабелье. Она казалась ему очаровательной с того времени, когда он впервые увидел ее младенцем в колыбели.
Если Доминго станет священником, если он уйдет в монастырь, то его будет преследовать не только тоска по дому, но еще более жестокая тоска по Исабелье.
Доминго говорил с отцом о своих чувствах. По этой причине так долго не принимали окончательного решения насчет его брака. Отец и мать убеждали Доминго, что женитьба – его долг. У них всего два сына, и они надеялись, что по крайней мере будут иметь много внуков, но их семья никогда не отличалась плодовитостью. Родители хотели, чтобы хозяином дома и земель стал старший сын, чтобы он женился на девушке из благородного семейства де Арис. Об этом браке говорили, когда Исабелья была еще ребенком, и дон Алонсо не желал выдавать дочь за младшего сына.
Доминго позволил себя убедить, но его одолевали сомнения. Бывали дни, когда он думал о спокойной жизни в стенах монастыря, упорядоченной звоном колоколов, об одиночестве и погружении в молитвы. Однако его не покидали мысли и о жизни в родном доме, рядом с Исабельей, которая с тех пор, как ему дали понять, что она в один прекрасный день станет его женой, казалась ему хрупкой, легкоранимой и нуждающейся в заботе.
Порой, когда летнее солнце пригревало особенно жарко и вдалеке слышалось пение сборщиков винограда, Доминго думал о том, что в разгар веселья после наступления темноты работники – мужчины и женщины – будут заниматься любовью, лежа в вечерней прохладе, и ему хотелось быть таким же, как они. В такие дни он надевал под камзол власяницу и носил ее до вечера, несмотря на жару. Но хотя подобные меры приносили некоторое облегчение, они не могли полностью избавить его от искушений.
В часовне царили тишина и покой. И все же, молясь, Доминго чувствовал, будто за ним наблюдают. Он знал, что этого не может быть, – в такое время никто не приближался к часовне. Возможно, ему не давали покоя муки совести.
Был ли он рад, что сыновний долг заставил его избрать мирскую жизнь? Хотел ли он стать священником только потому, что знал об отсутствии у него той бесшабашной отваги, которой в избытке располагал его брат Бласко? Не был ли он похотлив, словно конюх, гоняющийся за податливой служанкой? Сомнения не давали ему покоя.
Доминго вновь ощутил на себе чей-то взгляд. Из-за этого ему не удавалось сосредоточить внимание на молитве.
– Пресвятая Богородица, – пробормотал он, – помоги мне познать себя. Помоги прожить жизнь, которую я избрал, исполняя свой долг так же ревностно, как я исполнял бы его в монашеской келье.
Доминго встал и окинул взглядом часовню. Что за глупости! Конечно, здесь никого нет.
Этим утром он понял, что боится будущего, – вот почему ему кажется, будто за ним наблюдают чьи-то насмешливые глаза.