Словом, света было предостаточно, чтобы увидеть, как Алекс кипел от злости. Но выражение его лица таило в себе нечто более глубокое, чем просто злость. Она буквально чувствовала его страдание, скрытое за холодной отстраненностью. Сьерра тогда подумала, что он сейчас просто уйдет. К несчастью, он не намеревался уходить прежде, чем выскажется.
— Было ошибкой вообще связываться с тобой, я знал.
Его слова острой болью отозвались в сердце девушки. А он продолжал говорить:
— Я не герой шекспировской трагедии, Сьерра. Я не Ромео. И не для того я пригласил тебя, чтобы позабавиться.
Сказав это, он отвернулся и пошел прочь, он был уже у самой лестницы, когда она наконец смогла проговорить сквозь душившие ее слезы:
— Я люблю тебя, Алекс.
Он повернулся и посмотрел на нее.
— Что ты сказала?
В его глубоких темных глазах еще пылала злость — и основания на это у него, конечно, были. Она ведь не задумывалась о том, чего стоили ему все ее недомолвки. Она заботилась только о том, как избежать стычек с отцом.
Алекс стоял и ждал.
— Я… Я сказала, что люблю тебя.
— Скажи это по-испански, — потребовал он таким тоном, каким обычно отчитывал ее.
Она сглотнула, лихорадочно гадая, не раздумывает ли он, как больнее унизить ее, перед тем как навсегда исчезнуть из ее жизни.
— Те amo, Alejandro Luis Madrid. Corazon y alma[3].
Потом она разрыдалась, прерывисто, тяжело всхлипывая. Он обнял ее и на испанском языке обрушил поток своих чувств. Конечно, нельзя сказать, что она поняла все слова, но по глазам и по его прикосновениям она почувствовала, что любима.
На протяжении многих лет он еще не раз, в моменты сильных эмоциональных потрясений будет вдруг переходить на свой родной язык. Он говорил по-испански в их первую брачную ночь, и еще, когда она сказала ему, что беременна. Он плакал и что-то шептал на своем языке в те светлые утренние часы, когда Клэнтон пробивал себе дорогу в этот мир, и потом, когда родилась Каролина. И, глотая слезы, говорил по-испански в ту ночь, когда умер ее отец.
Но этой ночью на крыльце они оба забыли о ярком освещении. Они вообще забыли обо всем на свете, пока не распахнулась входная дверь, и отец не велел ему уйти.
Ей запретили встречаться с ним. В то время ее отцу было откровенно безразлично, что Алекс был четвертым по успеваемости на курсе из двухсот человек. Важным для него было только то, что Луис Мадрид, отец Алекса, был «одним из этих латиносов», которые работали на виноградниках в округе Сонома. Ее отца также вовсе не заботило, что Алекс работал по сорок часов в неделю на местной газовой станции, чтобы скопить денег на учебу в колледже.
— Желаю ему удачи, — сказал отец, и было совершенно ясно, что как раз удачи он желает Алексу в последнюю очередь.
Сьерра приводила доводы, улещивала его, хныкала и умоляла. Обратилась за помощью к матери, которая на удивление поспешно отказалась принять ее сторону. В отчаянии она пригрозила, что сбежит из дому или покончит жизнь самоубийством. Этим она привлекла к себе внимание.
— Стоит тебе хоть раз позвонить этому латиносу, и я звоню в полицию! — кричал отец. — Тебе пятнадцать. Ему восемнадцать. Я сделаю так, что его посадят!
— Если ты это сделаешь, я скажу в полиции, что ты жестоко обращаешься со мной!
Отец тогда позвонил тетке в Мерсед и договорился отослать к ней племянницу на несколько недель, чтобы остудить пыл Сьерры.
Алекс ждал ее. Но когда она вернулась, он оказался еще несговорчивей, чем ее упрямый родитель. В запасе у него имелась парочка лаконичных испанских словечек, с помощью которых он четко выразил свое отношение к идее Сьерры встречаться тайно. Алекс как истинный боец предпочитал действовать открыто. И она никак не предполагала, что он дерзнет самостоятельно решить проблему. Однажды он просто появился у ее дома, через пять минут после прихода отца с работы. Позже она узнала от соседки, что около часа Алекс поджидал его на улице. Мать из сочувствия к их затруднениям пригласила Алекса пройти в холл, пока не придет отец и не выставит его вон.
Крепко стиснув руль своей «хонды-аккорд», Сьерра вспоминала, что она почувствовала в тот день, когда увидела Алекса в холле между отцом и матерью. Она была совершенно уверена, что отец убьет его или, по меньшей мере, изобьет до полусмерти.
— Что он здесь делает?
Даже сейчас она слышала гнев в голосе отца, когда тот швырнул свой кейс на пол. Сьерра была абсолютно убеждена в том, что отец лишь освободил руки, чтобы вцепиться в горло Алекса.