— Богом прошу: опусти ружье.
— А ты сказывай, коль спрашивают.
Оказалось, что балаган и зерно принадлежали Осипу, хотя его полевая загородка с избушкой и всеми угодьями находилась за соседней березовой рощей. Овраг был ничейный, глухой, запущенный и потому для укрытия хлеба надежный. Мешки с зерном лежали с весны, но Осип Куян все-таки постоянно тревожился, часто проводил тут ночи и дни, сторожил, терпеливо перенося комаров и страх перед волчьими выводками.
— Выходит, наит, ты такая же контра, как первоулошные! — не желая давать ему никаких скидок, определил Иван Якуня. — А еще вроде середняк, трудящий мужик! Лапу тянешь, наит, за кулаков!
— Или ты не знаешь меня, Иван Лукич? Коли я контрой бывал? Сколь с меня полагалось, сдал в казенный амбар, без сумлениев.
— А энтот, наит, пошто здесь припрятал?
— Энтот? — Осип покрутил головой и доверительно произнес: — В народе всяко болтают. Как она дальше, жизня, пойдет, поди-ко узнай! То ли колесом, то ли иначе. В Октюбе неспокойно: первоулошных потрясут, выкачают с них все, а потом, бают, за нас возьмутся.
— Вот и есть ты контра: всякому слуху веришь, как баба, наит! Теперича что же, тебя в сельсовет препроводить?
— Иван Лукич! Либо мы не суседи. Пошто в сельсовет-то?
— За хлеб, наит!
— Ведь тогда, считай, все зерно заберут.
— Не прячь!
— Спаси Христос! Лучше бы смолчал ты, Иван Лукич! Ведь, окромя энтого зерна, у меня хоть шаром покати. По себе, поди, знаешь, как без хлебушка обходиться.
— Я-то, наит, знаю, а ты, видно, не пробовал.
— Э-эх, су-сед!
— Ты меня, наит, энтим не кори! Мало что сусед!
— Ну, ладно, Иван Лукич, забирай энтот мешок с зерном, тащи домой, только смолчи, за ради Христа!
Иван Якуня нахмурился, покосился на телегу, где лежал сброшенный им мешок, и не стерпел:
— Больно дешево, наит, совесть покупаешь!
— Коли мало, то два возьми! — Но увидев, что Иван Якуня и после этого не соглашается, Осип закричал: — Какой ты сусед, язви тебя! Живодер ты! Ладно, бери хошь половину. Тут в балагане тридцать пудов, свези половину к себе, но молчи. Враг ты своему семейству, что ли?
Напоминание о семействе, которому на пропитание осталась всего лишь половина испеченной из заскребышков булки, неожиданно сбило Ивана Якуню с прочно занятой им позиции. Он заколебался. Уже виделось ему, как доставит он домой пятнадцать пудов хлеба, как сыты и довольны будут детишки, как хоть на время исчезнет из избы нужда. И уже готово было сорваться у него с языка слово, за которое, может быть, пришлось бы ему попуститься душевной чистотой, но на угоре затарахтел трактор и словно подбавил силы, чтобы устоять против соблазна.
— Довольно, наит, Осип, рядиться-то! Не на базаре. Айда, наит, веди коня! Все равно препровожу тебя в сельсовет!
Найденное в овраге зерно Иван Якуня доставил в казенный амбар. Осип Куян, вначале державшийся смирно, под конец разозлился на Якуню, наговорил ему немало обидных и оскорбительных слов, отказался сгружать с телеги мешки и взвешивать их на весах. Терпение Якуни лопнуло, и он свел соседа к Федоту Еремееву, где Куян быстро остыл и даже прослезился. Посланные к нему во двор понятые, тщательно обследовав амбар и пригоны, подтвердили, что действительно никаких запасов зерна у него более нет. Тогда Федот Еремеев распорядился вернуть Осипу часть зерна, так чтобы хватило семье до нового урожая, и посоветовал впредь кулацкой брехни не слушать.
Этот факт, а также высказанные Серегой Бураном и Санькой Субботиным соображения о необходимости разыскивать самогонщиков не в селе, а в лесах Черной дубравы, заставили Рогова и Федота Еремеева перераспределить силы. Часть коммунистов, комсомольцев и активистов осталась на работе в комиссиях, но значительное большинство отправилось группами в леса.
Не прошло и дня, как в полевой загородке Андрона Чиликина мужики нашли три кадки с бардой, приготовленной для перегонки на самогон. Эти же мужики разыскали несколько кадок барды только-только замешанной в загородке Степана Синицына. В присутствии хозяина, пойманного с поличным, все содержимое кадок было выброшено в Каменное озерко на радость гольянам и карасям. У Михея Шерстобитова под посевами льна было выкопано из земли пять огромных сундуков, до верху наполненных пшеницей. Синицына и Чиликина за порчу муки сельский совет оштрафовал, но ни тот, ни другой не сказали, где и на чьем аппарате намеревались гнать самогонку. Выдать Большова они побоялись.