— Подписку об энтом напишешь?
— Могу и подписку! Хоть сейчас пиши: «Я, гражданин села Октюбы, Максим Ерофеев Большов подтверждаю: излишнего зерна у меня нет, и сдавать мне нечего».
— Ну, а ежели с той подпиской мы всей комиссией все ж таки придем к тебе во двор и посмотрим в анбарах? Как тогда быть.? Ведь закон обманывать не велит.
— Во двор вы не попадете! Не пущу!
— Так мы же по закону.
— Покажи, где тот закон?
— Примем в совете решение.
— По мне, энто не закон. Ты покажи, где вышестоящая власть так приказывает? Чтобы напечатано было. Тогда пущу. А так-то мало кому чего вздумается. Сегодня ты по анбарам шариться станешь, завтра Ефим Сельницын придет. Так я обязанный каждому вороты открывать? По мне хоть сам районный партейный секретарь приезжай, все равно правов на то нет.
— Да-а! Крепкий ты, Максим Ерофеевич! — заключил Федот Еремеев, прекращая бесцельную беседу.
Вечером пришлось выпустить из темной и Егора Горбунова.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Не пойман — не вор! Этим пользовался Максим Большов. Но это же сдерживало Рогова и Федота Еремеева.
Поиски большовского самогонного аппарата пришлось усилить. Два дня по Черной дубраве ездили верховые, побывали в самых гиблых местах, прочесали все полевые избушки и балаганы. Эти два дня Большов, Прокопий Ефимович Юдин, Егор Горбунов, по следам которых можно было добраться до потаенного места, из села никуда не выезжали.
Обнаружился аппарат случайно.
В среду, накануне Петрова дня, из стада потерялась пестрая корова Семена Вороненкова. Санька знал, что коровенка блудливая, всегда за ней особо присматривал, но в этот день прозевал. Стадо паслось как раз возле поскотинных ворот в Черную дубраву. Очевидно, ворота прикрыты были неплотно, и она ими воспользовалась.
Хватился Санька Пеструхи лишь вечером, когда пригнал стадо в село. Семен орал на него визгливым бабьим голосом, грозился кулаком, а его жена, толстая Авдотья, причитала по корове, как по самому дорогому существу.
Потерял, так найди! Такова уж неписаная обязанность пастуха.
Поужинал Санька, положил в карман кресало с фитилем, чтобы на всякий случай, если понадобится, огоньком согреться, и пошел. За гумнами остановился: страшновато одному идти в Черную дубраву.
Подумал и повернул обратно. Через два переулка, на той же Третьей улице жил Иванко Петушок. К нему и постучался в окошко. На счастье, Иванко был дома. Поговорили. Иванко всегда был верным дружком. Плечи у него широкие, руки крепкие и надежные: однажды ударил Алеху Брагина в ухо — того как ветром сдуло!
Из-за озера, со стороны Каменных гор, накатывалась черная туча. Доносились отдаленные раскаты грома, будто где-то перекатывали бревна. А в лесу стояла тишина и такая темнота, что даже вблизи березы казались черными.
Искали Пеструху всю ночь. Корову в поле, как иголку в сене, не скоро разыщешь. Забрела куда-нибудь в высокую пшеницу, наелась до отвала и лежит, жует жвачку. Кричали, звали: «Тпру-ка! Тпру-ка» — не отзывается. А может, еще с вечера попала волкам на зубы.
Перед рассветом разразился теплый проливной дождь. Косые струи хлестали по невидимой в темноте березовой листве. Огненными стрелами разлетались молнии. Земля вздрагивала от грома.
Пришлось искать укрытие, чтобы переждать непогоду, просушиться хоть немного возле костра. Свернули с полевой дороги в мелколесье, пересекли его и тотчас же наткнулись на загородку. За мокрым пряслом на большой поляне — избушка. Под навесом у избушки всхрапывают кони, стоят две телеги с поднятыми оглоблями, а в оконце избы — свет. Отблески его, словно свеча на ветру, то вспыхивают, то гаснут: значит, на очаге горит огонек.
Петушок, не останавливаясь, первый перепрыгнул через прясло.
— Обожди, Иванко! — остановил его Санька. — Чья это загородка?
— Пошли да и все! — невозмутимо ответил Петушок. — Чья-то из наших, октюбинских, небось, не прогонят.
— А может, мы не к месту пришли. Гляди — скоро светать начнет, а они, хозяева-то, не спят. Пошто?
— Смутно вот и не спят! Либо коней караулят. Айда, пошли!
Санька тоже перелез через прясло и, как Иванко ни настаивал, все-таки остановил его, решив предварительно проверить, кто там.
— Как бы лихо не вышло!
— Ну, ладно, проверяй! — Петушок присел на траву. — Мне-то уж все равно: до последней нитки мокрехонек! Обожду!
Подобравшись к вырубленному в стене крохотному оконцу без стекла, Санька прислушался. Был отчетливо слышен мужской разговор. С первых же слов он узнал по голосам Максима Большова и Прокопия Юдина. Не будь поблизости Иванка Петушка, он сбежал бы отсюда. Да, пожалуй, и с Иванком сбежал бы, если б не услышал, с какой насмешкой и злорадством упоминаются в разговоре имена дорогих людей.