Оркестр для увеселения публики состоял из барабана и тромбона, они на пару ухали с утра до вечера. Тромбонист был отцом третьей жены Василия Синькина, который в то время носил прозвище Воскресенье. Он умудрялся жить с тремя женами сразу, меняя места жительства, чтобы не столкнуться нос к носу с финагентом. Чтобы засечь Василия за противозаконными действиями, агенту приходилось в разгар представления, как лазутчику, обходом, задами дворов подкрадываться по-кошачьи и ловить нарушителя, как воробейчика, иначе Василий, того и гляди, вспорхнет в коноплю или кукурузу, только его и видали. А спугнешь — цыган как сквозь землю провалится: повсюду у него были «дозоры» из собственной ребятни.
Один раз, старожилы-соседи помнят, финагент решил прижать нэпмана, устроить по всем правилам облаву на карусельника Воскресенье. Были с ним комсомольцы, представители сельсовета и актива. Кружилась карусель, визжали от восторга босые клиенты, Василий взимал плату — комочек творога или три яичка, — а финагент и директор школы сидели в соседнем огороде и наблюдали через щели забора. Зачем? А чтобы поймать Василия с «поличным», когда начнет брать плату рубчиками. Тогда тут же, при свидетелях, составят акт и квалифицируют его как частного предпринимателя, уклоняющегося от уплаты налогов!
Итак, все видели: творог он взял. За этот творог пацан должен был сначала залезть наверх и с подмостков раз двадцать толкать карусель, чтобы катились счастливчики на висячих сиденьях. Потом он спускался, уступая место следующему «толкачу», а внизу толпилась очередь, каждый со своей данью — кульком кукурузной муки или ломтем овечьей брынзы.
Воскресенье решил дать бой. Увидев финагента вместе с директором, чинно к нему шедших, откусил здоровенный шмат от только что полученного творога и направился к ним навстречу, демонстративно жуя и держа в правой руке надкушенный комок творога, в левой два яйца, еще теплых. Откуда ни возьмись и комсомольцы-помощники, и его ребята. Дозоры присоединились к «бате», собралась толпа, а Василию только того и надо — начал, словно на митинге:
— Что, мало вам? Нате два яйца, начальник! Видите? Нате, везите в райфо.
Разгорячившись, он стал тыкать какому-то очень молодому учителю в нос куском творога.
— Вот мой заработок, вот мой капитал, комсомолец! Прекрасный ты юноша, зачем хочешь дядю погубить? Я же ни у кого денег не беру, я даже не знаю, кто катается. Можешь сам кататься! Садись и финагента катай! Смотри, сами толкают, а меня только подкармливают. Зачем лишать детей радости? Ведь ветер в лицо — это мечта всех! Вот, на! Пусть подавится твое райфо со своими нэпналогами. Творог-то старый! И за что это наказанье, несчастный я ромэн! Даже творога свежего не найти в этом селе. Неужели советская власть хочет видеть Василия мертвым? Василий и в гробу этому не поверит!.. — И повернулся к финагенту: — Чтобы семнадцать человек моей семьи, разбросанные по пяти соседским селам, ушли по белому свету из-за тебя, агент? Креста на тебе нет!..
Действительно, не было в округе села, чтобы не жили в нем родственники Воскресенья, — три женщины, у каждой выводок детей, да престарелые отцы-матери, и все поочередно скрывали карусельника от райфо, а за это он всех кормил.
Однако всякому терпению приходит конец. Еще трое комсомольцев подошли с канистрой керосина и принялись им по-деловому обливать карусель. Тем временем финагент взял слово:
— Или — или! Выкапывай ее, брат нэпман, по-хорошему, а не разберешь — устроим знатный фейерверк. Пора прикрыть лавочку, уважаемый. Причины? Погоня за прибылью! Почему карусель стала крутиться каждый день? Ученики сбегают с уроков, родители жалуются в сельсовет: найдите управу на вымогателя, совсем совесть потерял! Дети учатся не грамоте, а дом родительский растаскивают.
Прошло то вре-е-емя, и Василий… О, теперь его не узнать — ездит в контору сельпо с галстуком на шее, с панамкой на голове и в дрожках на собственном буланом. Вечером, когда солнце клонится к закату, он совершает объезд Ааму и близлежащих сел и зычно покрикивает:
— Женщины, спешите, синька-брикеты! Ребята, свистульки! Эй, даю-продаю-обмениваю! Кому дрожжи, кому синька — старье принимаю!
У него уже двухэтажный дом, слывет он передовиком конторы «Заготутильсырья», на правой руке, чтоб всем видно было, блестит золотой браслет с часами в золотом корпусе.
— Где ты их стянул, дядя Василий? — спросит его Ангел, который чаще других встречался.
— Премия, голова! Первое место занял по республике в соревновании. — И гордо добавляет: — Знал бы я грамоту, Ангел, поставили бы меня главным коммерсантом министерства, не меньше!