Когда двенадцать лет спустя французский король Генрих спросил у герцога, как ему удалось добиться победы за такое короткое время, — не иначе, как для Иисуса Навина под Иерихоном, солнце опять остановило свой ход — Альба усмехаясь ответил, что в то утро у него было столько дел на земле, что не хватило времени проследить движение светил на небе.
Когда люди добиваются решительной победы, весьма полезно на какое-то время остановиться. Когда Карл, Альба, Иоганн Фридрих, да и весь мир считали, что ход событий решен, что выиграна не только битва, но и война, события продолжали развиваться, причем в пользу побежденных. Вскоре после Мюльберга Альба посоветовал, заняв Виттенберг, выкопать останки Лютера и развеять их по ветру. Карл ответил, что он воюет с живыми, а не с мертвыми. Но хотя Лютер и был мертв, протестантизм жил.
Впрочем, вначале напряжение не спадало. Саксонский курфюрст был в плену. Его передали герцогу Альбе для надзора и приговора. Как мятежник он был приговорен к смертной казни. Карл заменил казнь на пожизненное заключение. Жене узника, который жил в подобающем сану комфорте, разрешили посетить супруга. К ней отнеслись с глубоким уважением, так что она была крайне удивлена дружелюбием столь ужасных, судя по описаниям, испанцев, и прежде всего герцога Альбы. Князем стал Мориц, племянник курфюрста. Напрасно Альба предостерегал от этого шага, напрасно предлагал сохранить титул за находившимся в заключении Иоганном Фридрихом. Карл, который купил поддержку Морица за титул курфюрста, не хотел нарушать своего слова.
Второй лидер Шмалькальденского союза, ландграф Филипп Гессенский, также был захвачен в плен. В середине июня он прекратил сопротивление и обратился к Карлу с просьбой о пощаде. В тот же день его пригласили на обед к герцогу Альбе, но перед уходом внезапно окружили, а герцог потребовал у него шпагу. Эта сцена стала печальной прелюдией того, что двадцать лет спустя пришлось пережить в Брюсселе графу Эгмонту.
Тем временем Карл вернулся в Аугсбург, Аль-ба же поехал сначала в Богемию и встретился в Праге с королем Фердинандом. Там начались восстания, которые, впрочем, посте победы под Мюльбергом удалось легко подавить. Затем он отправился в Аугсбург к императору и оставался там до января 1548 года, принимая участие во всех важных совещаниях. Затем через Геную вернулся в Испанию за новыми поручениями, которые имели исключительно важное значение для габсбургской монархии. Ему предписывалось ввести при дворе Филиппа бургундский придворный церемониал, в связи с чем он был назначен главным мажордомом при дворе будущего короля.
Карл выбрал чопорный и строго формальный бургундский церемониал для своего испанского дворца, чтобы дать своему сыну единственное в своем роде положение. Несмотря на всю любовь к блеску и пышности, это противоречило духу испанских грандов, которые ощущали свое родство с троном, а также желаниям испанского народа. Филипп, которому шел тогда 21 год, чувствовал себя подавленным. Герцог Альба, которому было поручено нововведение, тоже энергично сопротивлялся. Однако Карл в резких выражениях поставил его на место, и Альба вынужден был исполнять его волю. Создали бесчисленные должности с точным ранжиром, пустыми правами и обязанностями, и вскоре началась глупая погоня за должностями. Каждый считал себя обделенным приличествующими ему почестями, и Альба, которого упрекали в том, что он выпросил себе высшую должность, хотя именно он отговаривал императора, вновь стал объектом ненависти своих соотечественников и сословия.
С достоинством переносил он все нападки, упорно претворяя в жизнь указания, которые ему не удалось изменить. Вероятно, он был единственным кроме Филиппа, кто знал, что распоряжения Карла были связаны не только с Испанией, но и с намерением обеспечить Филиппу императорский трон вместо дяди Фердинанда или племянника Максимилиана. Некоторые историки считают, что эта мысль исходила не от Карла, а от Филиппа и что за спиной Филиппа герцог Альба был движущей силой. Все это более чем сомнительно. Во всяком случае, именно по инициативе Карла, для осуществления плана Филипп был призван в Нидерланды и Германию. Альба должен был сопровождать принца.
С глубоким недоверием покидал Филипп Барселону в начале октября 1548 года. Вначале он отправился в Геную, где его приняли с большой помпой. Император поручил ему обращаться с герцогом Альбой как с лицом, облеченным большими полномочиями; куда бы его ни приглашали, герцог должен был его сопровождать. Альба, однако, не принял этой почести; тем не менее он непрерывно работал над планами укрепления Испании. В Генуе он даже собрался построить цитадель для испанских войск, чтобы надолго обеспечить верность генуэзцев. Оттуда через Милан, Тренто и Германию он прибыл в Брюссель.
В Нидерландах, где, как прежде в Испании, Филипп переезжал с места на место, чтобы как будущий владыка принять присягу на верность, Альба был мостом между будущим королем и населением; часто он вместо Филиппа отвечал на обращения во время празднеств. Более года прошло подобным образом. Следующий год выдался в Германии таким же: переезды из города в город, где празднества сменялись перепалками из-за свиты. Однако результат был скудным; со вздохом облегчения покинул Филипп в мае 1551 года двор своего отца и возвратился в Испанию, куда в октябре прибыл герцог Альба, которому, к досаде Карла, после всех хлопот в путешествиях был предоставлен короткий отпуск для посещения дома.
Оценивая проведенное с наследником время, герцог вынужден был признаться перед самим собой, что для него оно было потрачено впустую. Роль придворного мало подходила ему и, кроме того, больше отвечала желанию императора, чем принца. Филипп мог ценить Альбу как полководца и советника своего отца, но привязан он был к молодому Гранвелле, который был избран епископом Арраса и стал первым политическим советником, и к Руи Гомесу де Сильве, который в четырехлетнем возрасте приехал в Испанию из Португалии и стал товарищем по детским играм Филиппа. Гибкая натура и дружелюбный характер сделали его важной персоной при дворе Филиппа, хотя Карл был о нем не слишком высокого мнения. Брак с принцессой Эболи еще больше укрепил его положение.
Как уже нередко случалось, пребывание Альбы на родной земле было преждевременно прервано. Произошло событие, которое Альба предвидел и которого опасался. Герцог Мориц Саксонский в результате долго готовившегося заговора предал императора, внезапно двинул войска с севера на Инсбрук, где находился Карл, и попытался захватить его. Измученный подагрой Карл бежал через Альпы и теперь призывал на помощь своих испанцев. Альбе пришлось спешно оставить жену и родину, мчаться к Филиппу, заложить драгоценности герцогини, чтобы иметь средства для вербовки войск, и затем ехать в Германию. Однако там военная помощь не понадобилась. После затянувшихся переговоров — Альба тоже выступал за мирные соглашения — было подписано наконец временное перемирие в Пассау.
Достигнутое благодаря этому внутреннее спокойствие император смог использовать, пытаясь ликвидировать хотя бы одно из последствий предательства Морица. Мориц пообещал Франции — за ее поддержку — области Меца, Туля и Вердена. Отвоевать крепость Мец значило сделать первый шаг к возвращению всех остальных.
Как некогда при осаде Марселя, мнения о перспективе на успех разошлись. Вновь зашла речь об осаде. Тот факт, что именно этот город был сам по себе целью, побудил герцога, несмотря на печальный опыт осады и наступление неблагоприятного времени года, поддержать кампанию.
Экспедиция потерпела неудачу. Приготовления длились слишком долго и дали противнику возможность своевременно принять контрмеры. Оборона Меца была поручена молодому Франсуа де Гизу, который проявил необычайные тактические способности. Он приказал убрать из окрестностей скот и припасы, поэтому испанцы с самого начала остались без продовольствия. Взять крепость в кольцо полностью не удалось; в стане испанцев участились вспышки заболеваний, штурм один за другим терпели поражение. В конце концов Альба начал переговоры с Ги-зом, надеясь сломить его угрозами. Когда и это не подействовало, он послал в крепость людей, чтобы те подстрекали богатых горожан сдаться. Однако Гиз разгадал эту хитрость, принял тех, кто выдавав себя за перебежчиков, выказав уважение, и пригласил к столу. Затем, куда бы те ни направлялись, их постоянно сопровождал почетный эскорт, который делал невозможными частные разговоры, а значит, и выполнение замысла.