— Погодите, — голова у Рифуса натурально шла кругом, — я ничего не понимаю... Какое «ненадлежащее исполнение»?..
— Рон Гир не удосужился перепроверить сообщение Шехтера о смерти Эрвина Вайльда. Профессор не умер, капитан, он жив и, вполне возможно, уже здоров. После вашего визита его ввели, — планово ввели, прошу учесть! — в состояние «мнимой смерти» для замены сердца и аорты. Шехтер воспользовался тем кратким моментом перед операцией, когда Вайльд был «мёртв» и написал заключение о смерти, а потом пригласил Гира засвидетельствовать это. Гир не врач, когда он увидел бездыханное тело с нитевидными графиками на всех мониторах, он... в общем, он поверил, что после вашего визита у профессора случился очередной, на этот раз фатальный, разрыв сердца. Шехтер попросту отомстил вам, Гарт. Отомстил ненавистному «красногалстучнику», он прекрасно понимал, что за это вас ждёт трибунал. А Гир... Гир оказался слишком доверчив. Вся эта операция с самого начала действовала ему на нервы, и он совершил роковую ошибку. И вдобавок ко всему снял пост у палаты, откровенно махнув на всё рукой. Я провёл своё собственное расследование, и доктору Шехтеру предъявлены обвинения в подлоге и сокрытии информации от специальных служб. Профессор находится в реабилитационном центре под круглосуточным наблюдением врачей после операции. Но теперь, когда он жив и здоров, вас нельзя судить по той статье, понимаете меня? С вас сняты обвинения в непреднамеренном убийстве. А что до ваших коллег... нанесение вреда здоровью средней тяжести. Выплатите штраф и компенсацию потерпевшим за моральный ущерб.
— А захват заложника? — хрипло спросил Гарт, с трудом переваривая в голове речь Орса.
— Комиссия сочла, что вы действовали в состоянии аффекта после обвинения в том, чего вы не совершали. И даже в этом «состоянии» вы ухитрились водить за нос весь отдел, проявляя чудеса изобретательности. Один Внешний мир чего стоит. Комиссия оценила вашу решительность, хотя споры были жаркими. Лично я, капитан Гарт, склонялся к вашему назначению, хоть вы и наломали дров. Наш душка-канцлер тоже высоко оценил ваши качества. Взять хотя бы одну вашу способность проходить сквозь запертые двери.
— Что, — скривился Рифус, — дела в отделе столь плохи, что лучше моей кандидатуры не нашлось? Да ни в жизнь не поверю.
Орс пожал плечами.
— Вы бы в любом случае заняли эту должность, рано или поздно. У вас большой стаж оперативной работы, вы задержали больше преступников, чем все остальные, вы напрямую работали с Гиром. Чему вы удивляетесь? Вас некем заменить, Рифус Гарт, бригаде нужна твёрдая и решительная рука, а главное, холодный рассудок. Ну да, ситуация у вас была критическая, так все не без греха. Кстати о критической ситуации. Что прикажете делать с этой фурией из Института? Она скоро подчистит весь наш запас успокоительного.
— Алби? — Рифус аж дёрнулся, как от удара. — Что с ней? Где она?
— Тише, тише, — секретарь шутливо поднял руки, — что вы, ей-богу, в самом деле. С ней всё в порядке за исключением того, что она наотрез отказалась покидать отдел, пока ей не предоставят свидание с вами. Никто же не собирался держать её здесь сверх положенного, её предполагалось перевести в исследовательский отдел, под опеку лейтенанта Трея... но она упёрлась намертво, требуя встречи с вами. Ну, с этим были сложности...
— Где она? — с нажимом повторил Гарт, протягивая руку, чтобы вновь схватить Орса за воротник. Секретарь шустро отпрыгнул.
— Да что с вами, капитан, господи боже ты мой? Она сидит в одиночке, где ещё-то нам её держать? Эта девушка совершенно невменяемая.
— Проводите меня к ней, — рявкнул Рифус, в бешенстве глядя на Гельта Орса. Тот замялся.
— Но... вам необходимо принять дела...
— Вы, кажется, сказали, что я собственноручно расписался в приказе канцлера о своём назначении?
Орс кивнул.
— И теперь я начальник «Красного отдела»?
Ещё кивок.
— Так исполняйте, чёрт бы вас побрал! — уже не стесняясь, заорал Гарт. — Хотя погодите. Раз уж я теперь не просто Рифус Гарт, а капитан Рифус Гарт, предоставьте мне новую форму и организуйте хоть какую-нибудь бритву. Представляю, на что я сейчас похож.
— Хотите прихорошиться? — понимающе кивнул секретарь. — Разумеется, я немедля распоряжусь. Но, если мне будет позволено сказать, эта девушка действительно настоящая фурия. Я такого лексикона даже от капитана Гира никогда не слышал.
— От меня набралась, — вполголоса пробормотал Рифус, а вслух спросил:
— Почему фурия? Сколько я помню мадемуазель Мирр, это абсолютно нежное и трепетное создание, не приспособленное к жизни за пределами Института.
— Ну не знаю уж, какие там у вас с ней были отношения... может, с вами она и была нежной и трепетной... кто может понять женщин? Здесь она устроила форменный разгром. Нет, поначалу всё шло хорошо, она поделилась информацией по проекту «Гипнос» (тут Гарт невольно сглотнул), а потом затребовала встречи с вами. Но вы же понимаете, решение ещё не было принято... и тут в неё словно черти вселились. Тысяча чертей. Она устраивала такие истерики, что пришлось вкалывать ей успокоительное. Потом поселили её в изолятор, где содержат подозреваемых в превышении полномочий... простите.
Гарт кивнул. Ему было неожиданно услышать, что Алби до сих пор тут, неожиданно... и в глубине души приятно. Он растянулся на койке.
— Так я жду форму, галстук и бритвенные принадлежности.
Орс мелко закивал.
— Так точно, господин капитан. Сию минуту.
Через полчаса, выбритый, причёсанный и в новой форме, Рифус Гарт вышел в коридор. Мельком глянув на своё отражение в окне, он удовлетворенно хмыкнул. Другое дело. Форма с иголочки, алый галстук пересекает диагональная чёрная полоса, знак капитанского звания. Щёки отскоблены до синевы, прямо глаз радуется. Он подумал об Алби. Бедняга опять угодила в каземат, но здесь хоть койка есть и умывальник, да и окно, пусть и зарешёченное. Почему она осталась здесь, в ненавистной ей конторе, загубившей её жизнь? Рифус ускорил шаг.
Он увидел Алби в дальнем конце коридора, девушка сидела на жёсткой металлической скамье без спинки и нервно ломала пальцы. Она выглядела измождённой, лицо бледное до какой-то серости, глаза запали тёмными провалами, под глазами синие круги. Волосы, начавшие отрастать, кое-как собраны в хвостик. Майка и штаны мятые, будто она по земле каталась. Руки дрожат, и сама она будто неслышно плачет. Господи. Рифус аж замер, остановившись. Что эти придурки ей кололи, на ней лица нет. Он тряхнул головой, отбрасывая ненужные мысли, и подошёл.
— Алби.
Она подняла глаза, налившиеся слезами, и вдруг бурно разрыдалась, уткнувшись головой Рифусу в бок. Он неуверенно прикоснулся к взлохмаченным волосам.
— Ну что такое опять... Алби... ну тихо, тихо. Ну почему у нас девяносто процентов общения состоит из твоих слёз? Всё, всё. Успокойся. Всё хорошо.
Она всё ещё плакала, но уже потише. Наконец, отрыдавшись, девушка впервые посмотрела ему в глаза.
— Я им рассказала, Рифус. Всё рассказала. Всё, что знала, что... что придумала для проекта... и про вещие сны... теперь уже всё равно...
— Т-с-с... Всё ты правильно сделала.
— А ты? Тебе разрешили увидеть меня перед судом? — Нюансы формы Алби не различала. Рифус сел рядом с ней. Впервые в жизни он не знал, с чего начать. Но с чего-то же надо.
— У меня для тебя две новости. Одна хорошая, другая... другая даже и не знаю.
— Давай хорошую, — прошептала Алби, снова уткнувшись ему головой в плечо.
— Профессор Эрвин Вайльд жив. Произошла чудовищная ошибка, вернее, подлог.
Алби смотрела на него, открыв рот. Рифус продолжал:
— Доктор Шехтер обманул Гира, предоставив фальшивое заключение о смерти. Он сделал это, чтобы подвести меня под трибунал, организовав всё так, словно после нашего разговора у профессора отказало сердце...