— Милая, — сказала миссис Кентон, — что это такое вы написали? Какой-то оккультизм. Какую тайну и какого Времени вы провозглашаете? Это область, конечно, заманчивая, но по-моему не очень доступная, в особенности для женских мозгов. Что-то там на эту тему успешно делал Энштейн. Я видела по телевизору передачу о нем. Симпатичный старичок, лохматый, настоящий ученый. Но и он не прав: время есть время: очень понятно — сейчас пять, пора пить чай. Вам с молоком или без молока?
А что касается усовершенствований нашего века — они прекрасны. Удобство — всегда хорошо. Не нужно притворяться — так приятно растянуться в кресле перед телевизором…
— И посмотреть, как где-то люди умирают от голода.
— Ах, но чем я конкретно могу им помочь. Эти призывы к гражданской совести всегда беспочвенны. Скажите мне, что я, миссис Кентон, должна сделать для умирающих — я сделаю, но попусту не мешайте смотреть телевизор.
Владимир Мономах и Мария Гастингс
Осенними утрами, когда тучи ходят над Лондоном, оставляя на волосах мельчайшие капли теплой и все же прохладной влаги, осенними утрами, ровно в половине девятого раздается этот звук — цокот копыт по мостовой. Впервые я услышала его утром четырнадцатого октября 1973 года.
Бывают удивительные совпадения чисел и событии. Порой даже волнующие своей загадочностью. В это утро я собиралась, несмотря на хмурое небо, отправиться в Гастингс — городок в южной оконечности острова, на море, ничем не примечательный, кроме того, что немногим более девятисот лет назад именно четырнадцатого октября вблизи Гастингса решилась судьба Англии: нормандский герцог Вильгельм Завоеватель победил последнего короля английской расы Гарольда.
В чем секрет — не знаю, но если в день какого-то события я настою на своем и окажусь на месте, где все случилось, мне кажется, что представление о событии перестает быть представлением и только — я называю это эффектом соучастия: земля, небо, очертания холмов и долин, реки и ручьи — все это мало изменилось с веками, и если чуть-чуть прищурить глаза и задуматься…
Застучали копыта. Конница Гарольда…
Копыта стучали слишком звонко — по земле так не стучат — это была мостовая, отлично замощенная лондонская мостовая. Я бросилась к окну: белобрысый всадник в кепке цвета хаки неторопливо удалялся на каурой в сторону Риджент-парка.
Спустя два часа после того, как он проехал, я была уже в Гастингсе.
Поле гастингской битвы — просторная, окаймленная холмами долина. Прежде на холмах росли деревья андеридского леса. Годы и события вырубили их, и стало угадываться вдали море, откуда некогда пришли нормандские корабли. Волнуясь, поднималась я на холм Сенлак, к аббатству Святого Мартина, построенному Вильгельмом в честь своей победы на месте, где пал Гарольд.
Почему я волновалась? Зачем это русскому человеку волноваться в связи с фактом чужой истории, да еще случившимся девять веков назад?
История — это и увлекательное чтение, с годами я стала предпочитать исторические исследования художественным книгам: сюжеты истории богаче придуманных — не зря Шекспир ворочал историческими личностями и их жизнями — в истории, если читать ее долго и глубоко, всегда заложены ответы на многие сегодняшние вопросы и еще, для меня это последнее — главное, — я всегда ощущаю невидимую связь времен так, словно в какой-то неблизкой жизни была участницей всех событий. Порой это чувство обостряется — и кажется мне — «я на свете пять жизней чужих прожила». Однажды я заговорила об этом своем чувстве со старым ученым историком. Он добродушно и понятливо усмехнулся:
— Ничего удивительного, это кровь говорит — вы ведь не на пустом месте выросли — за вами века.
Потянула я нитку из клубочка английской истории, § привел меня клубочек… к себе же домой. Помните ли вы эпоху Владимира Мономаха? Этот князь помимо всего прочего был знаменит своими семейными связями едва ли не со всеми властвующими домами Европы. Он-то и женился на дочери Гарольда Годвина, которую звали Джитой.