В Швейцарии я не была. Если буду и увижу пейзаж, похожий на уэльский, для меня Швейцария будет Сноудонией.
Ферма а-ля Тюдор
Когда-то Джон купил сарай. Правда, хозяин, продававший его, пытался внушить Джону, что сарай этот, если хорошенько присмотреться, вроде бы вполне дом, и должен быть продан, как дом. Джону ничего не стоило доказать, что сарай есть сарай и цена ему соответственная, несмотря на то что он был построен при Тюдорах.
Джон окончил сельскохозяйственный колледж и несколько лет работал в Экзетере по специальности. Мечтой его была собственная ферма, купить которую он не имел никакой возможности. У него не было денег, зато были золотые руки и упрямый крестьянский характер. Для кого-нибудь купленный ям сарай мог показаться чудовищной развалюхой. Джон увидел в нем будущую ферму.
На участке земли, прилегающем к сараю, Джон обнаружил останки дома — полусгнившие балки, куски крыши, кирпичи. Они с женой и первенцем поселились в сарае, и Джон целыми днями то чертил что-то на бумаге, то перестраивал сарай. И своей сметки, ловкости и умения приложить руки Джон за полгода на месте развалины соорудил жилище. Архитектура его несколько странновата — она не имеет цельности и законченности зданий такого типа, она скорее похожа на случайно забытую пристройку к какому-то более внушительному зданию, но бывший сарай побелен и разрисован черными перекладинами в тюдоровском стиле.
Джон — большой рыжий молодец, очень краснощекий, работает с утра до поздней ночи. В его хозяйстве помощники лишь жена и двоюродный брат. Втроем они обслуживают 85 коров.
Девон — молочные края. Пшеничные поля. Теплый, близкий и морю климат, отсутствие зимы, много солнечных дней в году, всегда зеленый свежий корм для скота. Лучшего и желать не надо.
— А все же жить и работать стало трудно: хотел водопровод в дом провести — денег не хватает, электричество вздорожало, а ведь наша «елочка» хорошо его ест. Хотел я своего «Тюдора» расширить, сделать пристройку — все же трое детей, тесновато, посчитал, прикинул по домашнему бюджету — не выходит.
А тут еще с картошкой просчитался. Есть у меня картофельное поле. В прошлом году много посадил я картошки, урожай был везде хороший, она дешевая была, я половину не продал. Ну ее, думаю, к черту, ни за что на будущий год возиться не буду. Посадил немного, только для себя. А гляди — урожай был плохой, цены взлетели, и я в убытке.
— Джон, вы когда-нибудь бывали в других странах?
— Некогда мне по странам разъезжать. Да я и в Лондоне раз всего был, два дня прожил, на третий сбежал — не могу, сумасшедший дом, и только — людей, машин, магазинов — куда они все бегут? И как там только люди живут.
Вспомнился мне тут какой-то другой голос, показалось, что уж где-то от кого-то слышала я нечто подобное, только не Девон это был, а Краснодарский край, и не Джон, а тетя Марфа говорила, и не о Лондоне, а о Москве, где больше двух дней не выдержала.
Похожи люди между собой на белом свете.
Ньюстедский призрак
Говорят, что Байрон своей родословною дорожил более, чем своими творениями. Чувство весьма понятное! Блеск его предков и почести, которые наследовал он от них, возвышали поэта; напротив того, слава, им самим приобретенная, нанесла ему мелочные оскорбления, часто унижавшие благородного барона, передавая имя его на произвол молве.
Экскурсионный автобус въезжал на территорию Ньюстедского аббатства. Еще несколько минут — и я увижу места, где Байрон бегал мальчишкой, где он любил и страдал, где в тишине родился Чайльд Гарольд, где были написаны многие восточные поэмы.
— Любите ли вы Байрона? — спрошу я у начитанного своего знакомого москвича.
— Ах, — скажет он, — Байрон! Байрон, конечно, чудо! Байрон это Байрон!
Скажет и не постесняется. Байрона стыдно не любить, как позорно не любить Данте Алигьери тому, кто сдавал его бессмертный триптих по сокращенному курсу обязательной программы, как нехорошо быть равнодушным к имени Гете — с последним все же дело обстоит полегче — оперу «Фауст» слушали многие, вот если бы «Фауста» еще и в кино сняли, удивляюсь, почему не снимают — очень кинематографический сюжет с дьяволом, вальпургиевой ночью, страданиями и страстями — если бы сняли, тогда бы Гете знали все.